Татьяна Александровна, как началось Ваше обучение в ПСТГУ?

Все началось с подготовительных курсов. В старшей школе я не знала, куда буду поступать, но однажды в храме под Сергиевым Посадом, куда мы с мамой ходили, разговорились с одной девушкой о месте ее обучения, и она сказала, что учится в Свято-Тихоновском институте. Скорее всего, это было в начале моего 11-го класса. Мама разведала адрес, и мы с ней поехали посмотреть и узнать о ПСТБИ, как тогда назывался будущий университет, побольше. Оказалось, что в Институте были подготовительные курсы для поступающих. Запись на вступительное собеседование уже закончилась, но мама поговорила с сотрудниками учебной части, и меня тоже допустили до собеседования. Принимал его у меня протоиерей Николай Соколов, настоятель храма, где сейчас служит мой муж – представляете?

Да, интересно получилось. А что представляли собой в 1990-е подготовительные курсы, что Вы на них изучали?

Курсы были общие для всех факультетов, проходили в течение года. Обязательным вступительным экзаменом в институт был тогда Закон Божий, поэтому, конечно, были занятия по этому предмету. У нас читал лекции иерей (ныне протоиерей) Алексей Емельянов. Вторым обязательным экзаменом было сочинение (для будущих филологов на литературную тему, для остальных – на общие темы), поэтому еще одним предметом на курсах был русский язык. Была и история, так как на многие факультеты нужно было сдавать ее как вступительный экзамен. На занятия по русскому я сходила пару раз и больше не стала: там повторяли правила школьной программы, которые я и так знала, а на историю и Закон Божий ездила весь год. Правда, ближе к вступительным экзаменам выяснилось, что историю мне сдавать не надо: для русского отделения третьим вступительным экзаменом был русский устный.

Через несколько лет тем, кто поступал не на филологическую специальность, сочинение заменили изложением.

А в каком году Вы поступили и как проходил процесс сдачи вступительных экзаменов?

Это был 1996 год. Поступала я на отделение русской филологии историко-филологического факультета (еще на этом факультете были отделения иностранных языков, восточно-христианской филологии и, конечно же, историческое). Вступительные экзамены в то время проводились два раза: в начале мая и в августе. Если ты в мае не сдал или сдал плохо, то в августе была возможность пересдать.

Абитуриентов было много, своих больших помещений у Института тогда не было, поэтому сочинение мы ездили писать куда-то в другой институт, который предоставил аудитории. Какой это был институт, я не помню, но зато на всю жизнь запомнила темы для сочинения: «Иллюзия бытия в рассказах Чехова», «Апокалиптические мотивы в романе Булгакова «Белая гвардия» и «Веленью Божию, о муза, будь послушна». Запомнила я их потому, что сочинения всегда были моей большой проблемой. В школе я любила русский язык, а вот с литературой отношения не складывались: хотя и получала в основном пятерки, но сочинения писать не умела. Из-за этого я даже не хотела идти в 10-й класс, потому что боялась не написать выпускное сочинение в 11-ом. В итоге, выпускное сочинение я все же написала на четыре, и это единственная четверка в моем аттестате (по литературе), все остальные – пятерки.

Так вот. Увидев предложенные темы, я сначала впала в ступор, но потом собралась с мыслями, выбрала последнюю тему и мужественно стала писать про А. С. Пушкина. Сочинилось у меня немного, поэтому при переписывании на чистовик старалась писать крупным почерком и делать побольше интервалы между строками (писали мы на обычных листах А4). Когда перед следующим экзаменом я смотрела списки с результатами за сочинение, с облегчением увидела, что получила тройку. Значит, можно двигаться дальше.

Закон Божий мы сдавали в старой трапезной за Николо-Кузнецким храмом. Позже на этом месте построили новое здание, которое мы видим сейчас. Билеты были из 12 вопросов на листах А4, отвечать нужно было письменно на самом листе. Садились, писали, потом подходили к экзаменатору, он читал ответы, что-то еще дополнительно спрашивал. Экзаменаторов было несколько, я сдавала отцу Александру Прокопчуку (тогда он был еще диаконом). Закон Божий сдала на отлично.

Русский язык сдавали в аудитории на первом этаже Главного здания. Русский у меня принимал Александр Михайлович Камчатнов, который был тогда деканом историко-филологического факультета. Сдала тоже на отлично. Камчатнов меня подозвал после экзамена и спросил, собираюсь ли я еще куда-то поступать, кроме ПСТБИ. Я ответила, что не собираюсь, и он мне говорит: «Не переживайте, мы Вас возьмем!» Переживать можно было потому, что в мае зачисляли только тех, кто сдал экзамены без троек. Остальные участвовали в конкурсе в августе. Теоретически я могла попытаться в августе переписать сочинение на более высокую оценку, но делать этого не стала, потому что помнила слова Александра Михайловича и спокойно отдыхала у бабушки до сентября. Правда, потом оказалось, что те, кого не зачислили в мае, и те, кто поступал в августе, должны были проходить богослужебные послушания перед экзаменами (неделю присутствовать на службах в Николо-Кузнецком храме). Узнала я об этом только в сентябре, когда приехала на учебу. Пришлось потом отрабатывать эти послушания в библиотеке.

В 1990-е годы послушания были, кажется, запоминающейся частью обучения...

Да, послушания – это целая история. На первом-втором курсе у дневного отделения их было немало: 7–8 за семестр. У старших курсов и вечернего отделения послушаний было меньше. Одним из основных мест для послушаний была трапезная в Кузнецах. (Позже трапезное сооружение перенесли к Троицкому храму, потому что начали строить постоянное здание трапезной.) Помощь послушников в трапезной была необходима, потому что долгие годы студентов, преподавателей и сотрудников бесплатно кормили обедом и в некоторых случаях ужином. В этом отношении моя мама всегда была спокойна – хотя ребенок и уезжает в Москву на целый день (я жила в Королёве), но точно не будет голодным. А еще наличие бесплатного обеда примиряло с отсутствием стипендии. Выплата небольшой стипендии (от благотворителей) появилась, только когда мы были, кажется, на четвертом курсе – это стало дополнительным стимулом учиться без троек.

Еду готовили повара, а студенты занимались подсобной работой – чистили овощи, мыли посуду. Послушания в трапезной давали полезный опыт. Так, на одном из первых послушаний я впервые увидела, что морковку чистят специальным ножом с двумя лезвиями. Дома мы чистили овощи обычным ножом, а тут я приехала домой и говорю: «Представляете, есть такая штука, которой можно очень быстро чистить морковку!» Папа где-то этот нож нашел и купил. На другом послушании нам сказали, что в картошке (а ее чистили вечером для следующего дня) нельзя выковыривать ножом «глазки», потому что эти места потемнеют. Нас научили, что нужно просто срезать места с «глазками», чтобы картошка до следующего дня осталось светлой. Это прямо школа жизни была.

Вторым основным местом послушаний был храм, в нем мы занимались уборкой: чистили подсвечники, мыли полы. На старших курсах хозяйственные послушания можно было заменить на богослужебные – читать на службе, петь в хоре. Для допуска к чтению надо было пройти прослушивание, которое проводили ответственные за богослужебные послушания алтарники. Я прошла только со второго раза. Студентов, как правило, ставили читать на утренних будничных службах в Троицком храме.

Также мы проходили послушания в библиотеке на Новокузнецкой – заполняли карточки, мыли полки, книги протирали. Два или три лета я проходила послушания Приемной комиссии ПСТБИ: сидела на приеме документов.

В начале семестра старосты групп приходили к инспектору по послушаниям и брали расписание на каждого студента своей группы. А перед сессией в учебную часть выстраивалась очередь из старост, которым нужно было отчитаться за пройденные группой послушания. Без этого не допускали к сессии. В наше время инспектора по послушаниям звали Ирина Леонардовна, и ее отчество нередко превращалось в «Леопардовна», потому что порой было очень непросто сдать ей отчет.

Учебная часть была в 1990-х одна: для каждого факультета стоял отдельный стол, и за ним работал секретарь. Был свой уголок и у инспектора по послушаниям.

Заведующей учебной частью многие годы была Юлия Игоревна Клушина. Помню, что она очень ревностно относилась к появлению в институте девочек в брюках. Тогда дресс-код, как сейчас говорят, соблюдался строго: все девочки должны были быть в юбках, выглядеть пристойно. Это сейчас студенты непуганые (смеется).

В 1990-е у нашего университета почти не было помещений. Где же студенты учились?

Учебные помещения располагались по всей Москве. Главный институтский корпус был на Новокузнецкой, на втором этаже располагались ректорат, библиотека, бухгалтерия, а на первом была учебная часть и аудитории. Там же, на Новокузнецкой, было несколько экзотических помещений, где проходили занятия: богадельня (мы учились только на первом этаже), аудитория, которая в расписании называлась «Подвал» (довольное большое помещение под крестильным храмом). На территории храма Живоначальной Троицы в Вишняках в Троицком домике тоже было несколько аудиторий. Занимались в первом гуманитарном корпусе МГУ, в аудиториях ДМШ им. Ф. Шопена на Садовой-Каретной. Какие-то занятия проходили в здании Традиционной гимназии (сейчас это Свято-Петровская Школа). Были занятия на станции метро Серпуховская, в Центре духовного образования военнослужащих. Некоторые спецкурсы проходили дома у преподавателей, например, у профессора Николая Всеволодовича Котрелёва на Арбате.

Поточные лекции проводились у дневного отделения тогда вместе с вечерниками, для этого нужны были большие аудитории. Чаще всего такие лекции были в Первом гуманитарном корпусе МГУ. Также ездили в аудиторию Готье Первой Градской больницы, еще одна аудитория была при больничном храме царевича Димитрия. Некоторые лекции проходили в МЭИ (станция метро Авиамоторная), мы туда ездили, например, на «Историю религий».

Поскольку с утра и днем в Кузнецах у нас шли семинары, а вечером – с 17 часов начинались поточные лекции, то в расписании часто образовывались «дырки» в несколько часов. В библиотеке места не хватало, поэтому мы расползались по коридору второго этажа и делали домашние задания на широких подоконниках, а, если хотелось посидеть, устраивались на ступеньках ректората. Часть времени можно было занять поездкой от Кузнецов до МГУ на трамвае или дойти пешком до Первой Градской – в зависимости от того, где были лекции.

Позже, когда я уже работала в ПСТБИ, были аудитории при храме святителя Николая в Заяицкой слободе, в Московском государственном университете дизайна и технологий (напротив Заяицкого храма), в подвале на улице Бахрушина, в зданиях рядом с Главным корпусом. Несколько лет часть факультетов размещалась на нескольких этажах в офисном здании на улице Озерной (сейчас там есть станция Озерная, но тогда надо было добираться на автобусе от станции Юго-Западная).

А какие дисциплины вам преподавали? Были ли у вас какие-то отличия в программе по сравнению с нынешними филологами?

Когда я поступала, у Института пока не было государственной аккредитации, поэтому нас еще не загоняли в рамки стандарта, и фактически мы успели получить два полноценных образования: филологическое и богословское.

У нас была очень хорошая филологическая подготовка, дисциплины преподавались дольше, чем сейчас, и их было больше, поскольку с введением бакалавриата все ужалось. А мы учились на специалитете (5 лет).

На первом курсе мы изучали церковнославянский язык, на втором – старославянский, на третьем у нас была историческая грамматика русского языка, а на четвертом курсе – история русского литературного языка. Еще мы изучали историю лингвистических учений, диалектологию, библиографию. Церковнославянский язык и историческую грамматику у нас вела Татьяна Леонидовна Миронова, в то время она как раз писала свой учебник по церковнославянскому. Старославянский преподавал А. М. Камчатнов (по своему учебнику), он же вел спецкурс Введение в древнерусскую филологию. А Марина Викторовна Каравашкина (МПГУ) так увлеченно рассказывала об истории русского литературного языка, что многие даже жалели, что уже пишут курсовые по другим темам.

Также на первом курсе по полгода были лексикология и словообразование, дальше – год фонетики, год морфологии, на четвертом курсе – синтаксис простого предложения, и весь пятый курс был посвящен синтаксису сложного предложения. Лекции по морфологии блестяще нам читала Наталия Анатольевна Николина из МПГУ, я у нее впоследствии писала курсовые и диплом, она же меня и в аспирантуру к себе на кафедру позвала. Синтаксис замечательно вел Василий Алексеевич Федосеев, тоже из МПГУ, у нашей группы с ним сложились прекрасные отношения.

Очень много изучали курсов и по литературе: античная, древнерусская, русская и зарубежная разных веков, русское устное народное творчество, поэтика. Были спецкурсы различные. Античную литературу у нас вела Ирина Леонидовна Багратион-Мухранели, она до сих пор работает в ПСТГУ, приходила в прошлом году на встречу выпускников, было очень приятно с ней пообщаться. Литературу XIX века читали Марина Ивановна Щербакова и Вадим Владимирович Полонский (ИМЛИ РАН).

Из всех литератур особенно запомнилась зарубежная литература XIX века, потому что мы ездили на лекции в МГУ к Ирине Юрьевне Поповой и сдавали экзамен с группой из МГУ. Но если у нас сессия в ПСТБИ всегда заканчивалась перед Рождеством, то в МГУ начиналась после святок, поэтому у нас было две недели каникул, за которые можно было хорошо подготовиться. В программе были Диккенс, Теккерей, Бальзак, сестры Бронте, Флобер – в общем, весь цвет «зарубежки». Это был, наверное, единственный список к экзамену по литературе, который я прочитала полностью.

Конечно, изучали мы и иностранные языки. Три года у нас был английский язык, потом на четвертом курсе древнегреческий язык (преподавал М. В. Асмус, ныне иерей), а на пятом – латынь. Все это мне очень сильно помогло в дальнейшем учиться в аспирантуре.

Думаю, вы уже устали от перечисления всех этих филологических дисциплин, но ведь это еще не все. На протяжении пяти курсов были у нас лекции и по истории (зарубежной и русской), и по философии. По истории нам читали лекции Д. В. Деопик, А. В Постернак (ныне иерей), М. Н. Воробьёв, Б. А. Филиппов. Зарубежной философии у нас не было: не влезла в расписание, а вот русская была. Была и педагогика, и методика преподавания русского и литературы. К пятому курсу у Института появилась аккредитация и еще добавились предметы, положенные по стандарту, например, политология и правоведение.

И это мы еще не говорили о богословских дисциплинах.

Действительно. А что запомнилось из богословских дисциплин – кто и как преподавал?

Когда я училась, катехизис и догматическое богословие были отдельными дисциплинами. По году изучали Четвероевангелие, Апостол и Ветхий Завет. Семинары по Четвероевангелию и лекции по догматике вел иерей (ныне протоиерей) Николай Емельянов. Помню, меня на зимней сессии переклинило, и я отцу Николаю на экзамене по догматике доказывала, что диакон – это не степень священства, потому что не может совершать Таинства, хотя на самом деле прекрасно знала, что степеней священства три. Отец Николай тогда со мной намучился, но в итоге тройку поставил и отпустил, а летом я уже сдала нормально – на пять.

В то время все сдавали итоговый государственный экзамен по Новому Завету. Среди принимавших его помню отца Георгия Ореханова (1962 – 2020), он же у нас вел историю Русской Церкви XX века.

Введение в Литургическое Предание вел ректор института протоиерей Владимир Воробьёв, Катехизис читал отец Олег Давыденков. Я попала в то время, когда наши преподаватели, которые впоследствии написали учебники по своим дисциплинам, на нас их «отрабатывали». Сначала это были расшифровки лекций в формате А4, без авторской правки. Кто-то их записывал, расшифровывал, потом все это в институте издавалось, так что можно было готовиться к экзаменам по этим распечаткам.

Лекции по истории Церкви нам читал протоиерей Валентин Асмус, а по истории Русской Церкви – Владислав Игоревич Петрушко. Но на экзамене нам повезло, мы сдавали не самому Владиславу Игоревичу, а отцу Александру Щелкачеву и Андрею Николаевичу Павлову. Вообще сдать с первого раза экзамен про истории Русской Церкви было сложно, недаром часто принимавшие вместе В. И. Петрушко и А. Н. Павлов назывались у студентов «Петропавловская крепость». Я тоже в зимнюю сессию сдала не сразу, потом пересдавала, а вот в летнюю повезло больше: удалось сдать с первого раза на тройку.

И если уж вспоминать про пересдачи, то была еще у меня забавная ситуация с пересдачей по истории русской религиозной философии. Экзамен был весной на пятом курсе, с датами вышла какая-то путаница, и мы узнали об экзамене накануне. Сдавать я, конечно, пришла, но билет попался совсем незнакомый, поэтому пытаться отвечать не стала. К пересдаче я готовилась изо всех сил: почему-то мне очень хотелось получить «пять», а Леонид Иванович (Л. И. Василенко, 1946–2008) тем, кто пересдавал, ставил на балл ниже. Но у него же, если идешь отвечать первым без подготовки, можно было получить на балл выше. Вот у меня и был расчет: вызубрить все и пойти отвечать первой. Так и получилось. Я пошла отвечать без подготовки, и, когда Леонид Иванович сказал: «Отвечали вы на пять, но поставлю четыре, так как пересдача», я ему напомнила: «Но я же без подготовки». Он несколько растерялся – как поступить? – но потом решил задать дополнительный вопрос: «Если ответите – поставлю пять». Ну, я и ответила. И получила желанную пятерку.

На втором курсе у нас была литургика, лекции проводила Мария Сергеевна Красовицкая. Сравнительное богословие читал Валентин Николаевич Васечко, ныне протоиерей, тогда еще он не был рукоположен. Иконоведение, конечно, протоиерей Александр Салтыков, мы на пятом курсе ездили слушать его в МГУ (у всех этот курс был на первом курсе, но в нашу программу дисциплина на первый курс не вмещалась). А Сектоведение с Александром Леонидовичем Дворкиным, это была песня – очень интересно было! В Татьянинский храм при МГУ ездили слушать лекции по истории поместных Церквей к отцу Максиму Козлову, потом ему же сдавали. Он перед собой сажал трех девочек-филологов и спрашивал всех сразу; кто первый бойко отвечал, тому зачет – такая система позволяла принимать быстро и не мучить каждого в отдельности.

Изучали мы и библейскую археологию, и патрологию. В общем, у нас была такая насыщенная программа обучения, что все дисциплины не уместились на одной странице вкладыша к диплому.

Много вас «полегло» на поле брани с такими объемами предметов?

На первый курс нас поступили 15 человек, а на 5 курсе на защиту вышли четыре. Три девочки ушли в академ и доучились позже. Но всего нас защищалось 12 человек: к нам в группу приходили со старших курсов, тоже из академов или отчисленные и восстановившиеся. Насколько я помню, отчислялись многие из-за несданных исторических дисциплин. Нам говорили: «Раз вы историко-филологический факультет, то должны знать историю», – а мы пытались объяснить, что факультет-то один, но отделение у нас другое. Кстати, когда я уже начала работать, факультет разделился на два: исторический и филологический. Вообще для меня, отличницы в школе, во время учебы в ПСТБИ было счастьем сдать экзамен хотя бы на три, главное – сдать. Правда, филологические дисциплины я все же сдавала в основном на пять.

А что еще запомнилось из студенческой жизни?

Интересно было присутствовать на заседаниях Ежегодной богословской конференции. Из масштабного очень запомнились годичные Акты 18 ноября. Обычно они проходили в Первом Гуманитарном корпусе МГУ. Пятилетие было во Дворце культуры МГУ. Позже появился Зал Церковных Соборов при Храме Христа Спасителя. На Акты нередко приезжал патриарх Алексий II. Помню, как раз на пятилетие я взяла с собой фотоаппарат. Студенты сидели на дальних рядах, но я набралась смелости и довольно близко подошла к трибуне, чтобы сфотографировать Патриарха. Мне всегда было очень интересно на этих Актах, потому что это было место, где все встречались – обычно мало кого видишь, у всех свои пары, свои факультеты, а тут такое общее собрание.

Кстати, в те годы дипломы об окончании выдавали именно на годичных Актах. У меня с этим связана отдельная история. В аспирантуру нужно было сдать копию диплома в июне, а готовили дипломы только к 18 ноября. И вот мы с Андреем Михайловичем Лотменцевым (не могу сказать, почему именно с ним) сидели в учебном отделе на Новокузнецкой и делали вкладыш с оценками к диплому. Потом отдали диплом на подпись отцу ректору, и он расписался синей шариковой ручкой. Потом у меня из-за этой синей ручки была проблема. Для аспирантуры надо было делать копию, заверенную у нотариуса, и первый нотариус, к которому я пришла, сказал, что из-за подписи синей ручкой заверить мне диплом не может, пришлось искать другого.

О защите диссертации Татьяны Александровны, ее работе в издательстве, встрече с будущим супругом и общении с одногруппниками можно прочитать здесь.

Мария Ивановна, Вы преподаете в ПСТГУ с 2019 года, здесь же Вы окончили специалитет и аспирантуру. Расскажите, пожалуйста, что привело Вас в ПСТГУ и почему Вы выбрали филологию?

На самом деле, в ПСТГУ я попала почти случайно. Когда я заканчивала школу, то была уверена, что буду заниматься музыкой. Дело в том, что я из музыкальной семьи. Мой папа музыкант, и сестра была очень одаренная в музыкальном отношении. Поэтому меня в детстве сразу отправили в музыкалку.
В музыкальной школе учатся всего семь лет, но я до конца общеобразовательной школы её не бросала, продолжала доучиваться. У нас было замечательное хоровое отделение, мы ездили на гастроли, много выступали, у нас была активная музыкальная жизнь. И поэтому в одиннадцатом классе, когда надо было решить, куда я собираюсь пойти учиться дальше, я поняла, что хочу продолжать заниматься музыкой.
Музыкальное образование так устроено, что сначала, как правило, надо среднее специальное. Поэтому, хотя я уже заканчивала школу и могла поступать в вуз, я решила, что буду поступать в училище. В связи с этими обстоятельствами я не готовилась к ЕГЭ, как все мои одноклассники, а занималась фортепиано. Но когда я добралась до вступительных экзаменов, то оказалось, что в то единственное училище, в которое я поступала, меня не захотели брать. И, когда на последних двух экзаменах меня завалили, я решила, что не хочу так сильно сопротивляться обстоятельствам — пропущу один год, подумаю, позанимаюсь, пересдам получше ЕГЭ и опять буду поступать куда захочется.
Но вот это уже сильно не понравилось моей маме. Ей вообще не нравилась моя идея идти в музыкальное училище, и тут она со мной серьёзно поговорила и попросила поступить в вуз.
Я решила с мамой не спорить, собрала все ЕГЭ, которые у меня были (история, русский, математика, литература), и получилось, что с этим набором я могла поступать на филфак в несколько вузов. Я везде подала документы, а для себя решила, что не буду сильно выбирать: откуда первыми позвонят, туда и пойду учиться: быстренько отвезу подлинники и сразу уеду отдыхать. Мне по большому счёту было всё равно.
И вот так получилось, что первыми мне позвонили из ПСТГУ.
Про ПСТГУ я, конечно, слышала. Мы с хором выступали на университетском фестивале «Пою Богу моему дондеже есмь», у меня были знакомые, которые участвовали в олимпиаде «Аксиос», но конкретно про филфак я ничего не знала. И вот что удивительно: когда я уже была зачислена и стала подробнее смотреть в интернете, что это за филфак такой, то увидела, что здесь преподает Екатерина Роландовна Добрушина, с которой мы до этого познакомились в моей в школе!
Дело в том, что я с седьмого по десятый класс училась в школе семейного обучения. И в мой последний год обучения Екатерина Роландовна привела туда своего ребенка и, по традиции школы, по совместительству стала там преподавателем русского языка (если родители учеников умели и имели возможность преподавать, то это приветствовалось). Поэтому в десятом классе я полгода училась у Екатерины Роландовны.
И потом уже я вспомнила, что сама идея о филфаке зародилась не только из-за моего набора ЕГЭ, но и из-за комментариев Екатерины Роландовны. Она как-то отметила в одной из моих домашних работ: «Вы интересно понимаете словообразование, но это сложновато для школьного уровня. Вы всё делаете верно, но не совсем по-школьному».
Вот так удивительно сложилось, что судьба привела меня к Екатерине Роландовне, которая первой заложила в меня мысль о филологии.
Я считаю, что это было промыслительно: в большом городе, не ожидая и не готовясь, случайно встретиться с важным для тебя человеком, который повлияет на твою дальнейшую судьбу.

Нравилось ли Вам учиться здесь? Что вспоминается из студенческой жизни?

Учиться мне нравилось. Единственное, что не нравилось, — это ездить в Перерву. Очень угнетал этот район. Особенно резкий контраст был после того, как приходишь в приемную комиссию в центре Москвы, где кругом красивые, обаятельные, старинные здания, а потом приезжаешь учиться в первый день на Иловайскую. Шок. Конечно, сейчас, спустя столько лет, уже немножко проще к этому относишься.
А вообще учиться было интересно. У меня не было такой перемены жизни, как обычно у школьников случается с переходом на систему учёбы с парами и сессиями, потому что я так училась с седьмого класса и сдавала экзамены каждые полгода. Мне было немножко проще.
К тому же на первом курсе я достаточно быстро решила для себя вопрос, чем мне больше хочется заниматься — литературоведением или языкознанием — в пользу синхронной русистики. Мне нравилось, что она мне давалось, и это вдохновляло.

Продолжаете ли Вы заниматься музыкой? Чем вообще Вам нравится заниматься в свободное время?

По большому счёту я музыкой не занимаюсь. Как и все, продолжаю слушать её. Мне нравится разная музыка. Отец научил меня разбираться в классике, дал мне большую базу и до сих пор в этом помогает. Иногда играю на гитаре по-обывательски. И это всё.
К тому же свободного времени у меня совсем немного. Наша специальность — филология — дает возможность заниматься очень разными вещами. И за счёт того, что постоянно переключаешься, не сильно устаёшь.
Сейчас у меня два больших направления работы: преподавание и корректура. Оба требуют много времени, сил и внимания. И, лавируя между этими направлениями, нужно ещё успеть поделать что-нибудь научное... Так что не так много сил и времени остаётся.
Но, когда есть возможность, я люблю, например, смотреть фигурное катание. Естественно, люблю читать, иначе, наверное, я бы и не попала на филологический факультет. Ещё люблю летом уехать куда-нибудь поближе к горам.

Какую научную работу Вы ведете? Что в ней самое занимательное?

Научной деятельностью у меня получается заниматься намного меньше, чем нужно и чем хочется. К сожалению, обстоятельства сложились так, что диссертация моя сильно затянулась.
Но мне очень нравится заниматься научными исследованиями, потому что это очень творческое занятие само по себе. И в моменты, когда я занимаюсь какими-нибудь подсчётами циферок и процентиков, выборкой текста, вдруг приходит осознание, что в целом это творческая работа. И это мотивирует продолжать дальше.
Я изучаю нормативную и ненормативную вариативность в согласовании между подлежащим и сказуемым. Мои научные интересы, с одной стороны, выросли из корректорской работы. Но, с другой — уже во время учебы я занималась примерно тем же: сравнивала придаточные типа те, кто пришёл/пришли, все, кто пришёл/пришли, написала об этом неплохой диплом и пару курсовых, которые уже на тот момент был достаточно исследовательскими. На базе этой работы в соавторстве с Екатериной Роландовной мы написали статью для «Вестника ПСТГУ».
Занимаясь корректурой, я на практике вижу, что многие люди не вполне справляются с согласованием различных членов предложения. А наблюдаемая в языке вариативность — это всегда вызов для лингвиста. Иногда я даже могу видеть практические результаты моих исследований. Например, в той статье, о которой я говорила, мы с Екатериной Роландовной обратили внимание на тот факт, что, хотя конструкции те/все, кто пришли являются нормативными и об этом написано во всех учебниках и справочниках, в заданиях ЕГЭ конструкция те/все, кто пришли трактовалась как неправильная. Конечно, мы не знаем, повлияла ли на это наша статья, но после её выхода такие предложения в ЕГЭ больше не предлагают считать ошибочными. Когда такие вещи случаются, это приятно. Ведь в нашей профессии редко можно увидеть результат практической работы, а здесь будто бы получилось.

Что самое лучшее в работе преподавателя?

Думаю, что самое значимое для меня — это возможность продолжать быть на одной волне с вами. Сначала у меня была маленькая разница в возрасте со студентами, теперь она увеличивается, но за счёт того, что я регулярно общаюсь с вами, мне проще осознавать и чувствовать время, в том числе и в лингвистическом смысле.
Вот, например, Екатерина Роландовна каждый год проводит интересную работу с первокурсниками по исследованию новшеств в языке. Ребята разбираются, что нового их поколение привносит в язык. И, надо отметить, что в этих исследованиях уже преподаватели могут ошибаться с трактовкой и должны сверяться с учащимися.
Так что для меня преподавание — это не только передача знаний, но и возможность их получать, быть на самом пике современности в языковом смысле.

Чем Вас удивляли студенты? Может быть, Вы помните какие-нибудь забавные случаи из Вашей практики?

Мне всегда очень запоминается тот момент, когда студенты перестают бояться и начинают активно работать, разговаривать. Особенно мне нравится, когда студенты начинают шутить. Это значит, что у нас с ними хорошо налажен контакт.
Например, я помню историю вашей группы, когда вы мне рассказали, что непроизносимый мем «ъуъ» вы теперь называете «ер-у-ер». Это было очень интересно и весело.
И вот, когда мы со студентами начинаем общаться, это как раз тот удивительный момент, когда у меня получается не просто передать информацию на лекции, а получить ответную реакцию. Я считаю это главным в работе преподавателя. И юмор здесь очень помогает и подстёгивает.

Что бы Вы пожелали или посоветовали студентам?

Когда я мысленно возвращаюсь к временам своего студенчества, то осознаю, что часто была невнимательна на занятиях и пропустила много интересного. И как здорово было бы сейчас вернуться и послушать!
Поэтому нынешним студентам я предлагаю подумать и осознать, что у вас сейчас самое благоприятное время, когда всё вокруг заточено на то, чтобы вы получили как можно больше знаний, могли развиваться. Если вы об этом подумаете, то, может быть, это поможет вам взять максимум от времени студенчества. Потому что потом, увы, времени будет ужасно не хватать.