Кафедра славянской филологии
интервью
преподаватели
кандидат филологических наук, доцент, заведующий кафедрой славянской филологии ПСТГУ
По мне, так самое осмысленное в мире – молитва, а на втором месте – наука
Как и когда Вы впервые узнали об университете? Почему решили начать здесь работать?
Летом 2003 года моему младшему сыну было полтора года. Моя мама, что бывало нечасто, отпустила нас с мужем на пару часов погулять. Мы шли по центру – не помню откуда куда, - и муж сказал: «Вот тут я кажется был – тут во дворе церковь с чудотворной иконой». Мы зашли. Оказалось, что церковь - во дворе православного университета.
Тут же зашла в здание и оставила у администрации записку для декана филологического факультета: мол, кандидат наук, выпускница МГУ, ученица Белошапковой, преподаю русский язык. Очередная моя авантюра на бегу. Мне позвонили. Правда, с чудотворной иконой во дворе так никогда и не работала – помещение в Кузнецах оказалось не про филологов, но зато все эти почти 20 лет мне есть где перекреститься перед походом в отдел кадров.
Расскажите о коллективе: как преподаватели приходят к нам на филологическое направление русской филологии? Что их привлекает в ПСТГУ?
Преподаватели чудесные – все. Приходит каждый по-своему – Господь приводит. Зарплата, расположение филологического факультета, малая нагрузка и фокусы маленького вуза отпугивают многих, безусловно. Поэтому некоторых классных преподавателей я упрашивала – попробуйте, таких классных детей, как у нас, вы еще не видели, ну и такого классного начальника, как я, тоже – во всем буду на вашей стороне, всем, чем смогу, помогу. А начав, те, кто был больше всего нужен, оставались.
Хотя многие наши преподаватели, конечно, крутятся как белки в колесе на многих работах. Но такова вообще цена работы по гуманитарной специальности (да по любой) – делаешь любимое дело, должно повезти, чтобы были деньги. К счастью, не в деньгах счастье. Разве это честно – за осмысленное и интересное дело деньги получать? Впрочем, знаю, что каждому в каждый момент жизни дается столько денег, сколько полезно.
Не возникает ли ощущение, что Вы могли бы заниматься чем-то "здесь и сейчас", а не "ковыряться в буквочках и запятушках"?
«Буквочки и запятушечки» - это вы меня цитируете, но передергиваете: я так не о науке говорю, а о специфике школьного языкознания, где – и вынужденно и исторически – рассматривается только формальная сторона языка. Например, все знают, что падежи – это окончания существительных. Это формальная сторона. А что они означают, зачем языку нужны? Это смысловая сторона, и о ней школа даже не пытается говорить. А я уверена, что и в жизни, и в языке, и в литературе – главное, смысл. И та наука, которая мне интересна, она о смыслах (например, морфемная семантика, лексическая семантика). А смыслы эти – они о том, как мышление человека устроено, а это мне очень интересно. Это о личном интересе.
Как Вы определяете для себя практический смысл деятельности филолога-учёного?
Я вообще не думаю, что теоретическая наука должна иметь выход на практику. Практика – это что? Как приложить науку к улучшению внешней жизни человека? Не хочу прикладывать. Человек должен развиваться – желательно, духовно, но если нет, то хотя бы культурно и интеллектуально. И все те, кто занимается наукой, продвигают интеллектуальный и культурный потенциал человечества, это важно, а то, что всякие там яндексы, гуглы и алисы без лингвистов не могут, – так это дело десятое.
Та, которая не для практики, а для расширения пространства человечества и сохранения творений Божих, что часто совпадает. Например, в наше время малые языки и диалекты умирают, а лингвисты пытаются их успеть зафиксировать, пока еще живы последние носители. Зачем? А зачем человечество пытается сохранить вымирающие виды животных и растений? Мне вот очень нужны и умирающие языки, и животные, хотя это требует вложений, а практически бесполезно. Я хочу жить и живу в стране, которая до сих пор занимается космическими полетами – требующими огромных вложений и совершенно не окупающимися, но расширяющими пространство человека, его устремленность вперед и вверх, его пассионарность (Знаете термин Льва Гумилева? Читали «Конец вечности» Азимова?). И не хочу жить в стране, которая финансирует исследования по старению айфонов и прочего – а вот это очень практично (для торговцев).
А учиться видеть значимость не надо: не видишь, значит – не твое. А разнообразного «здесь и сейчас» в моей жизни много больше, чем мне хочется (не хочется вовсе), - и преподавание, и административное, и даже ЕГЭ проверяю. А мне бы не этого… Мне бы дремать на диване с кошенькой под боком - в засаленном халате, но со светом во взоре (всем заметен, когда глаза разлепятся).
Расскажите о Вашей научной деятельности, а также о творческих планах.
Ох… Тут беда, потому что желаний и планов много больше, чем практических результатов. Мне хочется закончить диссертацию по методам корпусной лингвистики в русистике, сделать словарь христианской лексики (чтобы одновременно и методы московской семантической школы и понимание богословов учитывались), написать с десяток задуманных статей в духе проекта Русграм, книгу о проблемах нормы в современном русском, книгу о моем подходе к школьному русскому языку, книгу о школьной классической литературе.
Чему Вы посвящаете время помимо преподавания и научной деятельности?
Я бы сказала – не посвящаю, а трачу… У меня два увлечения, за которые мне стыдно, потому что они требуют времени, а я и так всегда всем все должна и живу в постоянном цейтноте. Я очень много читаю художественной литературы всех жанров (ну почти всех). Мне интересно, как устроены люди, а я привыкла видеть это через литературу. Действительно хорошая книга – это разговор с масштабным человеком, а средней хорошести книга (например, мне интересен жанр ЛитРПГ) – это информация о каком-то срезе мышления. И то, и то мне очень интересно. А книг сейчас много, и меня гложет страх, что где-то есть адресованная именно мне, а я об этом не узнаю. Поэтому просматриваю рецензии, отбираю, читаю. Часто ощущение, что среди моих знакомых нет и не будет ни одного человека, который вот это бы читал. Сама не найду – никто не подскажет. Открытия последнего месяца: «Восхождение Селина» (2013, Америка) - невероятно сильное не пойми что: фантастика – не фантастика, стимпанк – не стимпанк, но круто. И «Важенка. Портрет самозванки» (2021) - реалистический бытовой роман о наших 80-х прошлого века, неслабый и нетривиальный.
А второе увлечение – спортивный бридж. Это олимпийский вид спорта, вторая по массовости из интеллектуальных игр после шахмат (забыла, может быть, третья после го), но гораздо живее. Решение сложных логических задач комбинаторного типа в ситуации неполной информации, ограниченного времени и психологического давления. Компенсирую свою гуманитарность – все же я из семьи математиков. Когда я играю соревнования по бриджу (а это бывает нечасто, к сожалению), уж точно не думаю о том, что именно из работы обязана отослать к утру, не терзаюсь чувством вины. Но чтобы выиграть всерьез, хотя бы Чемпионат России, нужно очень жесткое сосредоточение, а я пока держу его плоховато. Надеюсь в этом улучшиться.
Если бы Вам снова пришлось выбирать профессию, согласились бы стать преподавателем?
Да я и сейчас не особо согласна быть преподавателем. Но опять-таки вложение. Из одного хорошего фильма: живут не для радости, а для совести. Как-то так получилось, что могу, преподавая, показывать ученику важные вещи (под видом буквочек и запятушечек в том числе), и рада бы в землю зарыть – но стыдно.
Какие самые странные вопросы Вам приходилось слышать от студентов?
Странные вопросы? Это вы от неопытности. Вообще-то студентам свойственны не странные вопросы, а странные ответы… Однажды (давно) заменяла заболевшую преподавательницу на подготовительных курсах на богословский факультет. Вхожу в аудиторию: двадцать дяденек с бородами и в рясах – доброжелательно и снисходительно мне улыбаются. Бодро объявляю тему и спрашиваю: в предложении «Идет дождь, и дует ветер» запятая нужна? Хором: «Конечно, нет». Нужна, говорю, это же сложное предложение. А они: «Не может быть!» Ну уговорила кое-как. Они мне: «Вы нам открываете глаза на жизнь! Мы двадцать лет – со школы – живем в убеждении, что перед «и» запятая не ставится!».
Опишите, пожалуйста, студента ПСТГУ.
Студент ПСТГУ? Русская филология, бакалавр. Во-первых, это студентКА. Филология же… Верю, что искренне считает, что молитва в начале и в конце занятия поможет занятию. И в этом мы едины. Скорее романтично, чем прагматично настроена, дружелюбна, мила. А дальше - есть слабый подвид и сильный подвид. Но оба подвида ни в жисть по собственной воле на внеучебный научный доклад не придут, да и на литературный кружок поговорить со мной про «Важенку» тоже не придут… Мечтаю обсудить с кем-то из студентов пьесу Вырыпаева «Чему я научился у змеи» (2014), потому что мне интересно восприятие поколения. Но где мне найти того, кто ее прочтет? Наверное, все эти беды от того, что вы высоким уровнем учебы замучены и заезжены?
Поделитесь мнением о современной системе образования: что Вы готовы принять, а с чем не согласны?
Школьное образование? Только в лучших школах (а в них поди попади), а в остальных образования просто нету. Не из-за системы образования, а из-за того, что средняя масса детей не видит смысла в учебе и не дает учиться тем, кто видит.
Я за вложение родителей – либо сиди над своими ребенками и учи их, либо заработай на классных репетиторов. Времена, когда ребенка можно было передоверить социуму, - в прошлом. Времена, когда хоть как-то дети учились сами, - тоже. Возможно лишь индивидуальное образование, поэтому настоящее образование становится элитным, а родители и репетиторы – подвижниками культуры наравне со школьными учителями. В элиту попадешь благодаря либо вложению родителей, либо – деньгам родителей, либо – своему индивидуальному суперусилию.
И тем не менее 60% людей вашего поколения «выбешивает» сочетание «ложь на место», а 40% наморщатся на форму «звОнит». И 60% русских старшеклассников назовут произведение, начинающееся со слов «Мой дядя самых честных правил». Или я идеализирую? А найдется ли подобный процент для какой-нибудь «ихней» нормы и «ихней» строчки двухвековой давности где-нибудь в Испании или Канаде? Думаю, нет. Но может быть, это не образование, а культура, их трудно разделить.
Про вузовское? Ничего не скажу. Но и про среднее и про высшее – верю в лучшее, верю, что через 20 лет станет лучше, а не хуже, верю, что страна развивается, дойдут руки и до этого. Вон гаишники уже взяток не берут, ЕГЭ уже практически не продается, в армии нет дедовщины, а валовый доход растет – и все это сделано недавно, в этом веке. С образованием тоже как-то справимся. Доразвалим и на развалинах построим. Постсоветский человек любые проблемы вытерпит, но если осознает, что его ребенка «хулиганы образования лишают», – верю, пойдет на баррикады.
Ваше любимое изречение, Ваш жизненный девиз: может быть, что-то о филологии или что-то состоящее из лингвистических терминов, малопонятных нефилологу.
Любимое – не любимое, но глубоко убеждена, что Бог не выдаст – свинья не съест, вольному – воля, спасенному – рай, а кроилово ведет к попадалову. Понятно ли это нефилологу? А еще очень благодарна одному гению за утешительную для меня констатацию того факта, что «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». (Правда, дальше идет не точка, а двоеточие, а за ним еще две строки, которые применительно к моим ногтям меня скорее расстраивают).
Спасибо интервьюеру за тщательно выстроенные вопросы!
Летом 2003 года моему младшему сыну было полтора года. Моя мама, что бывало нечасто, отпустила нас с мужем на пару часов погулять. Мы шли по центру – не помню откуда куда, - и муж сказал: «Вот тут я кажется был – тут во дворе церковь с чудотворной иконой». Мы зашли. Оказалось, что церковь - во дворе православного университета.
Тут же зашла в здание и оставила у администрации записку для декана филологического факультета: мол, кандидат наук, выпускница МГУ, ученица Белошапковой, преподаю русский язык. Очередная моя авантюра на бегу. Мне позвонили. Правда, с чудотворной иконой во дворе так никогда и не работала – помещение в Кузнецах оказалось не про филологов, но зато все эти почти 20 лет мне есть где перекреститься перед походом в отдел кадров.
Расскажите о коллективе: как преподаватели приходят к нам на филологическое направление русской филологии? Что их привлекает в ПСТГУ?
Преподаватели чудесные – все. Приходит каждый по-своему – Господь приводит. Зарплата, расположение филологического факультета, малая нагрузка и фокусы маленького вуза отпугивают многих, безусловно. Поэтому некоторых классных преподавателей я упрашивала – попробуйте, таких классных детей, как у нас, вы еще не видели, ну и такого классного начальника, как я, тоже – во всем буду на вашей стороне, всем, чем смогу, помогу. А начав, те, кто был больше всего нужен, оставались.
Хотя многие наши преподаватели, конечно, крутятся как белки в колесе на многих работах. Но такова вообще цена работы по гуманитарной специальности (да по любой) – делаешь любимое дело, должно повезти, чтобы были деньги. К счастью, не в деньгах счастье. Разве это честно – за осмысленное и интересное дело деньги получать? Впрочем, знаю, что каждому в каждый момент жизни дается столько денег, сколько полезно.
Не возникает ли ощущение, что Вы могли бы заниматься чем-то "здесь и сейчас", а не "ковыряться в буквочках и запятушках"?
«Буквочки и запятушечки» - это вы меня цитируете, но передергиваете: я так не о науке говорю, а о специфике школьного языкознания, где – и вынужденно и исторически – рассматривается только формальная сторона языка. Например, все знают, что падежи – это окончания существительных. Это формальная сторона. А что они означают, зачем языку нужны? Это смысловая сторона, и о ней школа даже не пытается говорить. А я уверена, что и в жизни, и в языке, и в литературе – главное, смысл. И та наука, которая мне интересна, она о смыслах (например, морфемная семантика, лексическая семантика). А смыслы эти – они о том, как мышление человека устроено, а это мне очень интересно. Это о личном интересе.
Как Вы определяете для себя практический смысл деятельности филолога-учёного?
Я вообще не думаю, что теоретическая наука должна иметь выход на практику. Практика – это что? Как приложить науку к улучшению внешней жизни человека? Не хочу прикладывать. Человек должен развиваться – желательно, духовно, но если нет, то хотя бы культурно и интеллектуально. И все те, кто занимается наукой, продвигают интеллектуальный и культурный потенциал человечества, это важно, а то, что всякие там яндексы, гуглы и алисы без лингвистов не могут, – так это дело десятое.
Та, которая не для практики, а для расширения пространства человечества и сохранения творений Божих, что часто совпадает. Например, в наше время малые языки и диалекты умирают, а лингвисты пытаются их успеть зафиксировать, пока еще живы последние носители. Зачем? А зачем человечество пытается сохранить вымирающие виды животных и растений? Мне вот очень нужны и умирающие языки, и животные, хотя это требует вложений, а практически бесполезно. Я хочу жить и живу в стране, которая до сих пор занимается космическими полетами – требующими огромных вложений и совершенно не окупающимися, но расширяющими пространство человека, его устремленность вперед и вверх, его пассионарность (Знаете термин Льва Гумилева? Читали «Конец вечности» Азимова?). И не хочу жить в стране, которая финансирует исследования по старению айфонов и прочего – а вот это очень практично (для торговцев).
А учиться видеть значимость не надо: не видишь, значит – не твое. А разнообразного «здесь и сейчас» в моей жизни много больше, чем мне хочется (не хочется вовсе), - и преподавание, и административное, и даже ЕГЭ проверяю. А мне бы не этого… Мне бы дремать на диване с кошенькой под боком - в засаленном халате, но со светом во взоре (всем заметен, когда глаза разлепятся).
Расскажите о Вашей научной деятельности, а также о творческих планах.
Ох… Тут беда, потому что желаний и планов много больше, чем практических результатов. Мне хочется закончить диссертацию по методам корпусной лингвистики в русистике, сделать словарь христианской лексики (чтобы одновременно и методы московской семантической школы и понимание богословов учитывались), написать с десяток задуманных статей в духе проекта Русграм, книгу о проблемах нормы в современном русском, книгу о моем подходе к школьному русскому языку, книгу о школьной классической литературе.
Чему Вы посвящаете время помимо преподавания и научной деятельности?
Я бы сказала – не посвящаю, а трачу… У меня два увлечения, за которые мне стыдно, потому что они требуют времени, а я и так всегда всем все должна и живу в постоянном цейтноте. Я очень много читаю художественной литературы всех жанров (ну почти всех). Мне интересно, как устроены люди, а я привыкла видеть это через литературу. Действительно хорошая книга – это разговор с масштабным человеком, а средней хорошести книга (например, мне интересен жанр ЛитРПГ) – это информация о каком-то срезе мышления. И то, и то мне очень интересно. А книг сейчас много, и меня гложет страх, что где-то есть адресованная именно мне, а я об этом не узнаю. Поэтому просматриваю рецензии, отбираю, читаю. Часто ощущение, что среди моих знакомых нет и не будет ни одного человека, который вот это бы читал. Сама не найду – никто не подскажет. Открытия последнего месяца: «Восхождение Селина» (2013, Америка) - невероятно сильное не пойми что: фантастика – не фантастика, стимпанк – не стимпанк, но круто. И «Важенка. Портрет самозванки» (2021) - реалистический бытовой роман о наших 80-х прошлого века, неслабый и нетривиальный.
А второе увлечение – спортивный бридж. Это олимпийский вид спорта, вторая по массовости из интеллектуальных игр после шахмат (забыла, может быть, третья после го), но гораздо живее. Решение сложных логических задач комбинаторного типа в ситуации неполной информации, ограниченного времени и психологического давления. Компенсирую свою гуманитарность – все же я из семьи математиков. Когда я играю соревнования по бриджу (а это бывает нечасто, к сожалению), уж точно не думаю о том, что именно из работы обязана отослать к утру, не терзаюсь чувством вины. Но чтобы выиграть всерьез, хотя бы Чемпионат России, нужно очень жесткое сосредоточение, а я пока держу его плоховато. Надеюсь в этом улучшиться.
Если бы Вам снова пришлось выбирать профессию, согласились бы стать преподавателем?
Да я и сейчас не особо согласна быть преподавателем. Но опять-таки вложение. Из одного хорошего фильма: живут не для радости, а для совести. Как-то так получилось, что могу, преподавая, показывать ученику важные вещи (под видом буквочек и запятушечек в том числе), и рада бы в землю зарыть – но стыдно.
Какие самые странные вопросы Вам приходилось слышать от студентов?
Странные вопросы? Это вы от неопытности. Вообще-то студентам свойственны не странные вопросы, а странные ответы… Однажды (давно) заменяла заболевшую преподавательницу на подготовительных курсах на богословский факультет. Вхожу в аудиторию: двадцать дяденек с бородами и в рясах – доброжелательно и снисходительно мне улыбаются. Бодро объявляю тему и спрашиваю: в предложении «Идет дождь, и дует ветер» запятая нужна? Хором: «Конечно, нет». Нужна, говорю, это же сложное предложение. А они: «Не может быть!» Ну уговорила кое-как. Они мне: «Вы нам открываете глаза на жизнь! Мы двадцать лет – со школы – живем в убеждении, что перед «и» запятая не ставится!».
Опишите, пожалуйста, студента ПСТГУ.
Студент ПСТГУ? Русская филология, бакалавр. Во-первых, это студентКА. Филология же… Верю, что искренне считает, что молитва в начале и в конце занятия поможет занятию. И в этом мы едины. Скорее романтично, чем прагматично настроена, дружелюбна, мила. А дальше - есть слабый подвид и сильный подвид. Но оба подвида ни в жисть по собственной воле на внеучебный научный доклад не придут, да и на литературный кружок поговорить со мной про «Важенку» тоже не придут… Мечтаю обсудить с кем-то из студентов пьесу Вырыпаева «Чему я научился у змеи» (2014), потому что мне интересно восприятие поколения. Но где мне найти того, кто ее прочтет? Наверное, все эти беды от того, что вы высоким уровнем учебы замучены и заезжены?
Поделитесь мнением о современной системе образования: что Вы готовы принять, а с чем не согласны?
Школьное образование? Только в лучших школах (а в них поди попади), а в остальных образования просто нету. Не из-за системы образования, а из-за того, что средняя масса детей не видит смысла в учебе и не дает учиться тем, кто видит.
Я за вложение родителей – либо сиди над своими ребенками и учи их, либо заработай на классных репетиторов. Времена, когда ребенка можно было передоверить социуму, - в прошлом. Времена, когда хоть как-то дети учились сами, - тоже. Возможно лишь индивидуальное образование, поэтому настоящее образование становится элитным, а родители и репетиторы – подвижниками культуры наравне со школьными учителями. В элиту попадешь благодаря либо вложению родителей, либо – деньгам родителей, либо – своему индивидуальному суперусилию.
И тем не менее 60% людей вашего поколения «выбешивает» сочетание «ложь на место», а 40% наморщатся на форму «звОнит». И 60% русских старшеклассников назовут произведение, начинающееся со слов «Мой дядя самых честных правил». Или я идеализирую? А найдется ли подобный процент для какой-нибудь «ихней» нормы и «ихней» строчки двухвековой давности где-нибудь в Испании или Канаде? Думаю, нет. Но может быть, это не образование, а культура, их трудно разделить.
Про вузовское? Ничего не скажу. Но и про среднее и про высшее – верю в лучшее, верю, что через 20 лет станет лучше, а не хуже, верю, что страна развивается, дойдут руки и до этого. Вон гаишники уже взяток не берут, ЕГЭ уже практически не продается, в армии нет дедовщины, а валовый доход растет – и все это сделано недавно, в этом веке. С образованием тоже как-то справимся. Доразвалим и на развалинах построим. Постсоветский человек любые проблемы вытерпит, но если осознает, что его ребенка «хулиганы образования лишают», – верю, пойдет на баррикады.
Ваше любимое изречение, Ваш жизненный девиз: может быть, что-то о филологии или что-то состоящее из лингвистических терминов, малопонятных нефилологу.
Любимое – не любимое, но глубоко убеждена, что Бог не выдаст – свинья не съест, вольному – воля, спасенному – рай, а кроилово ведет к попадалову. Понятно ли это нефилологу? А еще очень благодарна одному гению за утешительную для меня констатацию того факта, что «быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». (Правда, дальше идет не точка, а двоеточие, а за ним еще две строки, которые применительно к моим ногтям меня скорее расстраивают).
Спасибо интервьюеру за тщательно выстроенные вопросы!
осень 2021, брала интервью
Софья Ткаченко (набор 2020) (https://telegra.ph/Vzglyad-prepodavatelya-10-31)
Вся моя жизнь после школы связана с ПСТГУ
Татьяна Александровна Левшенко
кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры славянской филологии
Татьяна Александровна, как началось Ваше обучение в ПСТГУ?
Все началось с подготовительных курсов. В старшей школе я не знала, куда буду поступать, но однажды в храме под Сергиевым Посадом, куда мы с мамой ходили, разговорились с одной девушкой о месте ее обучения, и она сказала, что учится в Свято-Тихоновском институте. Скорее всего, это было в начале моего 11-го класса. Мама разведала адрес, и мы с ней поехали посмотреть и узнать о ПСТБИ, как тогда назывался будущий университет, побольше. Оказалось, что в Институте были подготовительные курсы для поступающих. Запись на вступительное собеседование уже закончилась, но мама поговорила с сотрудниками учебной части, и меня тоже допустили до собеседования. Принимал его у меня протоиерей Николай Соколов, настоятель храма, где сейчас служит мой муж – представляете?
Да, интересно получилось. А что представляли собой в 1990-е подготовительные курсы, что Вы на них изучали?
Курсы были общие для всех факультетов, проходили в течение года. Обязательным вступительным экзаменом в институт был тогда Закон Божий, поэтому, конечно, были занятия по этому предмету. У нас читал лекции иерей (ныне протоиерей) Алексей Емельянов. Вторым обязательным экзаменом было сочинение (для будущих филологов на литературную тему, для остальных – на общие темы), поэтому еще одним предметом на курсах был русский язык. Была и история, так как на многие факультеты нужно было сдавать ее как вступительный экзамен. На занятия по русскому я сходила пару раз и больше не стала: там повторяли правила школьной программы, которые я и так знала, а на историю и Закон Божий ездила весь год. Правда, ближе к вступительным экзаменам выяснилось, что историю мне сдавать не надо: для русского отделения третьим вступительным экзаменом был русский устный.
Через несколько лет тем, кто поступал не на филологическую специальность, сочинение заменили изложением.
А в каком году Вы поступили и как проходил процесс сдачи вступительных экзаменов?
Это был 1996 год. Поступала я на отделение русской филологии историко-филологического факультета (еще на этом факультете были отделения иностранных языков, восточно-христианской филологии и, конечно же, историческое). Вступительные экзамены в то время проводились два раза: в начале мая и в августе. Если ты в мае не сдал или сдал плохо, то в августе была возможность пересдать.
Абитуриентов было много, своих больших помещений у Института тогда не было, поэтому сочинение мы ездили писать куда-то в другой институт, который предоставил аудитории. Какой это был институт, я не помню, но зато на всю жизнь запомнила темы для сочинения: «Иллюзия бытия в рассказах Чехова», «Апокалиптические мотивы в романе Булгакова «Белая гвардия» и «Веленью Божию, о муза, будь послушна». Запомнила я их потому, что сочинения всегда были моей большой проблемой. В школе я любила русский язык, а вот с литературой отношения не складывались: хотя и получала в основном пятерки, но сочинения писать не умела. Из-за этого я даже не хотела идти в 10-й класс, потому что боялась не написать выпускное сочинение в 11-ом. В итоге, выпускное сочинение я все же написала на четыре, и это единственная четверка в моем аттестате (по литературе), все остальные – пятерки.
Так вот. Увидев предложенные темы, я сначала впала в ступор, но потом собралась с мыслями, выбрала последнюю тему и мужественно стала писать про А. С. Пушкина. Сочинилось у меня немного, поэтому при переписывании на чистовик старалась писать крупным почерком и делать побольше интервалы между строками (писали мы на обычных листах А4). Когда перед следующим экзаменом я смотрела списки с результатами за сочинение, с облегчением увидела, что получила тройку. Значит, можно двигаться дальше.
Закон Божий мы сдавали в старой трапезной за Николо-Кузнецким храмом. Позже на этом месте построили новое здание, которое мы видим сейчас. Билеты были из 12 вопросов на листах А4, отвечать нужно было письменно на самом листе. Садились, писали, потом подходили к экзаменатору, он читал ответы, что-то еще дополнительно спрашивал. Экзаменаторов было несколько, я сдавала отцу Александру Прокопчуку (тогда он был еще диаконом). Закон Божий сдала на отлично.
Русский язык сдавали в аудитории на первом этаже Главного здания. Русский у меня принимал Александр Михайлович Камчатнов, который был тогда деканом историко-филологического факультета. Сдала тоже на отлично. Камчатнов меня подозвал после экзамена и спросил, собираюсь ли я еще куда-то поступать, кроме ПСТБИ. Я ответила, что не собираюсь, и он мне говорит: «Не переживайте, мы Вас возьмем!» Переживать можно было потому, что в мае зачисляли только тех, кто сдал экзамены без троек. Остальные участвовали в конкурсе в августе. Теоретически я могла попытаться в августе переписать сочинение на более высокую оценку, но делать этого не стала, потому что помнила слова Александра Михайловича и спокойно отдыхала у бабушки до сентября. Правда, потом оказалось, что те, кого не зачислили в мае, и те, кто поступал в августе, должны были проходить богослужебные послушания перед экзаменами (неделю присутствовать на службах в Николо-Кузнецком храме). Узнала я об этом только в сентябре, когда приехала на учебу. Пришлось потом отрабатывать эти послушания в библиотеке.
В 1990-е годы послушания были, кажется, запоминающейся частью обучения...
Да, послушания – это целая история. На первом-втором курсе у дневного отделения их было немало: 7–8 за семестр. У старших курсов и вечернего отделения послушаний было меньше. Одним из основных мест для послушаний была трапезная в Кузнецах. (Позже трапезное сооружение перенесли к Троицкому храму, потому что начали строить постоянное здание трапезной.) Помощь послушников в трапезной была необходима, потому что долгие годы студентов, преподавателей и сотрудников бесплатно кормили обедом и в некоторых случаях ужином. В этом отношении моя мама всегда была спокойна – хотя ребенок и уезжает в Москву на целый день (я жила в Королёве), но точно не будет голодным. А еще наличие бесплатного обеда примиряло с отсутствием стипендии. Выплата небольшой стипендии (от благотворителей) появилась, только когда мы были, кажется, на четвертом курсе – это стало дополнительным стимулом учиться без троек.
Еду готовили повара, а студенты занимались подсобной работой – чистили овощи, мыли посуду. Послушания в трапезной давали полезный опыт. Так, на одном из первых послушаний я впервые увидела, что морковку чистят специальным ножом с двумя лезвиями. Дома мы чистили овощи обычным ножом, а тут я приехала домой и говорю: «Представляете, есть такая штука, которой можно очень быстро чистить морковку!» Папа где-то этот нож нашел и купил. На другом послушании нам сказали, что в картошке (а ее чистили вечером для следующего дня) нельзя выковыривать ножом «глазки», потому что эти места потемнеют. Нас научили, что нужно просто срезать места с «глазками», чтобы картошка до следующего дня осталось светлой. Это прямо школа жизни была.
Вторым основным местом послушаний был храм, в нем мы занимались уборкой: чистили подсвечники, мыли полы. На старших курсах хозяйственные послушания можно было заменить на богослужебные – читать на службе, петь в хоре. Для допуска к чтению надо было пройти прослушивание, которое проводили ответственные за богослужебные послушания алтарники. Я прошла только со второго раза. Студентов, как правило, ставили читать на утренних будничных службах в Троицком храме.
Также мы проходили послушания в библиотеке на Новокузнецкой – заполняли карточки, мыли полки, книги протирали. Два или три лета я проходила послушания Приемной комиссии ПСТБИ: сидела на приеме документов.
В начале семестра старосты групп приходили к инспектору по послушаниям и брали расписание на каждого студента своей группы. А перед сессией в учебную часть выстраивалась очередь из старост, которым нужно было отчитаться за пройденные группой послушания. Без этого не допускали к сессии. В наше время инспектора по послушаниям звали Ирина Леонардовна, и ее отчество нередко превращалось в «Леопардовна», потому что порой было очень непросто сдать ей отчет.
Учебная часть была в 1990-х одна: для каждого факультета стоял отдельный стол, и за ним работал секретарь. Был свой уголок и у инспектора по послушаниям.
Заведующей учебной частью многие годы была Юлия Игоревна Клушина. Помню, что она очень ревностно относилась к появлению в институте девочек в брюках. Тогда дресс-код, как сейчас говорят, соблюдался строго: все девочки должны были быть в юбках, выглядеть пристойно. Это сейчас студенты непуганые (смеется).
В 1990-е у нашего университета почти не было помещений. Где же студенты учились?
Учебные помещения располагались по всей Москве. Главный институтский корпус был на Новокузнецкой, на втором этаже располагались ректорат, библиотека, бухгалтерия, а на первом была учебная часть и аудитории. Там же, на Новокузнецкой, было несколько экзотических помещений, где проходили занятия: богадельня (мы учились только на первом этаже), аудитория, которая в расписании называлась «Подвал» (довольное большое помещение под крестильным храмом). На территории храма Живоначальной Троицы в Вишняках в Троицком домике тоже было несколько аудиторий. Занимались в первом гуманитарном корпусе МГУ, в аудиториях ДМШ им. Ф. Шопена на Садовой-Каретной. Какие-то занятия проходили в здании Традиционной гимназии (сейчас это Свято-Петровская Школа). Были занятия на станции метро Серпуховская, в Центре духовного образования военнослужащих. Некоторые спецкурсы проходили дома у преподавателей, например, у профессора Николая Всеволодовича Котрелёва на Арбате.
Поточные лекции проводились у дневного отделения тогда вместе с вечерниками, для этого нужны были большие аудитории. Чаще всего такие лекции были в Первом гуманитарном корпусе МГУ. Также ездили в аудиторию Готье Первой Градской больницы, еще одна аудитория была при больничном храме царевича Димитрия. Некоторые лекции проходили в МЭИ (станция метро Авиамоторная), мы туда ездили, например, на «Историю религий».
Поскольку с утра и днем в Кузнецах у нас шли семинары, а вечером – с 17 часов начинались поточные лекции, то в расписании часто образовывались «дырки» в несколько часов. В библиотеке места не хватало, поэтому мы расползались по коридору второго этажа и делали домашние задания на широких подоконниках, а, если хотелось посидеть, устраивались на ступеньках ректората. Часть времени можно было занять поездкой от Кузнецов до МГУ на трамвае или дойти пешком до Первой Градской – в зависимости от того, где были лекции.
Позже, когда я уже работала в ПСТБИ, были аудитории при храме святителя Николая в Заяицкой слободе, в Московском государственном университете дизайна и технологий (напротив Заяицкого храма), в подвале на улице Бахрушина, в зданиях рядом с Главным корпусом. Несколько лет часть факультетов размещалась на нескольких этажах в офисном здании на улице Озерной (сейчас там есть станция Озерная, но тогда надо было добираться на автобусе от станции Юго-Западная).
А какие дисциплины вам преподавали? Были ли у вас какие-то отличия в программе по сравнению с нынешними филологами?
Когда я поступала, у Института пока не было государственной аккредитации, поэтому нас еще не загоняли в рамки стандарта, и фактически мы успели получить два полноценных образования: филологическое и богословское.
У нас была очень хорошая филологическая подготовка, дисциплины преподавались дольше, чем сейчас, и их было больше, поскольку с введением бакалавриата все ужалось. А мы учились на специалитете (5 лет).
На первом курсе мы изучали церковнославянский язык, на втором – старославянский, на третьем у нас была историческая грамматика русского языка, а на четвертом курсе – история русского литературного языка. Еще мы изучали историю лингвистических учений, диалектологию, библиографию. Церковнославянский язык и историческую грамматику у нас вела Татьяна Леонидовна Миронова, в то время она как раз писала свой учебник по церковнославянскому. Старославянский преподавал А. М. Камчатнов (по своему учебнику), он же вел спецкурс Введение в древнерусскую филологию. А Марина Викторовна Каравашкина (МПГУ) так увлеченно рассказывала об истории русского литературного языка, что многие даже жалели, что уже пишут курсовые по другим темам.
Также на первом курсе по полгода были лексикология и словообразование, дальше – год фонетики, год морфологии, на четвертом курсе – синтаксис простого предложения, и весь пятый курс был посвящен синтаксису сложного предложения. Лекции по морфологии блестяще нам читала Наталия Анатольевна Николина из МПГУ, я у нее впоследствии писала курсовые и диплом, она же меня и в аспирантуру к себе на кафедру позвала. Синтаксис замечательно вел Василий Алексеевич Федосеев, тоже из МПГУ, у нашей группы с ним сложились прекрасные отношения.
Очень много изучали курсов и по литературе: античная, древнерусская, русская и зарубежная разных веков, русское устное народное творчество, поэтика. Были спецкурсы различные. Античную литературу у нас вела Ирина Леонидовна Багратион-Мухранели, она до сих пор работает в ПСТГУ, приходила в прошлом году на встречу выпускников, было очень приятно с ней пообщаться. Литературу XIX века читали Марина Ивановна Щербакова и Вадим Владимирович Полонский (ИМЛИ РАН).
Из всех литератур особенно запомнилась зарубежная литература XIX века, потому что мы ездили на лекции в МГУ к Ирине Юрьевне Поповой и сдавали экзамен с группой из МГУ. Но если у нас сессия в ПСТБИ всегда заканчивалась перед Рождеством, то в МГУ начиналась после святок, поэтому у нас было две недели каникул, за которые можно было хорошо подготовиться. В программе были Диккенс, Теккерей, Бальзак, сестры Бронте, Флобер – в общем, весь цвет «зарубежки». Это был, наверное, единственный список к экзамену по литературе, который я прочитала полностью.
Конечно, изучали мы и иностранные языки. Три года у нас был английский язык, потом на четвертом курсе древнегреческий язык (преподавал М. В. Асмус, ныне иерей), а на пятом – латынь. Все это мне очень сильно помогло в дальнейшем учиться в аспирантуре.
Думаю, вы уже устали от перечисления всех этих филологических дисциплин, но ведь это еще не все. На протяжении пяти курсов были у нас лекции и по истории (зарубежной и русской), и по философии. По истории нам читали лекции Д. В. Деопик, А. В Постернак (ныне иерей), М. Н. Воробьёв, Б. А. Филиппов. Зарубежной философии у нас не было: не влезла в расписание, а вот русская была. Была и педагогика, и методика преподавания русского и литературы. К пятому курсу у Института появилась аккредитация и еще добавились предметы, положенные по стандарту, например, политология и правоведение.
И это мы еще не говорили о богословских дисциплинах.
Действительно. А что запомнилось из богословских дисциплин – кто и как преподавал?
Когда я училась, катехизис и догматическое богословие были отдельными дисциплинами. По году изучали Четвероевангелие, Апостол и Ветхий Завет. Семинары по Четвероевангелию и лекции по догматике вел иерей (ныне протоиерей) Николай Емельянов. Помню, меня на зимней сессии переклинило, и я отцу Николаю на экзамене по догматике доказывала, что диакон – это не степень священства, потому что не может совершать Таинства, хотя на самом деле прекрасно знала, что степеней священства три. Отец Николай тогда со мной намучился, но в итоге тройку поставил и отпустил, а летом я уже сдала нормально – на пять.
В то время все сдавали итоговый государственный экзамен по Новому Завету. Среди принимавших его помню отца Георгия Ореханова (1962 – 2020), он же у нас вел историю Русской Церкви XX века.
Введение в Литургическое Предание вел ректор института протоиерей Владимир Воробьёв, Катехизис читал отец Олег Давыденков. Я попала в то время, когда наши преподаватели, которые впоследствии написали учебники по своим дисциплинам, на нас их «отрабатывали». Сначала это были расшифровки лекций в формате А4, без авторской правки. Кто-то их записывал, расшифровывал, потом все это в институте издавалось, так что можно было готовиться к экзаменам по этим распечаткам.
Лекции по истории Церкви нам читал протоиерей Валентин Асмус, а по истории Русской Церкви – Владислав Игоревич Петрушко. Но на экзамене нам повезло, мы сдавали не самому Владиславу Игоревичу, а отцу Александру Щелкачеву и Андрею Николаевичу Павлову. Вообще сдать с первого раза экзамен про истории Русской Церкви было сложно, недаром часто принимавшие вместе В. И. Петрушко и А. Н. Павлов назывались у студентов «Петропавловская крепость». Я тоже в зимнюю сессию сдала не сразу, потом пересдавала, а вот в летнюю повезло больше: удалось сдать с первого раза на тройку.
И если уж вспоминать про пересдачи, то была еще у меня забавная ситуация с пересдачей по истории русской религиозной философии. Экзамен был весной на пятом курсе, с датами вышла какая-то путаница, и мы узнали об экзамене накануне. Сдавать я, конечно, пришла, но билет попался совсем незнакомый, поэтому пытаться отвечать не стала. К пересдаче я готовилась изо всех сил: почему-то мне очень хотелось получить «пять», а Леонид Иванович (Л. И. Василенко, 1946–2008) тем, кто пересдавал, ставил на балл ниже. Но у него же, если идешь отвечать первым без подготовки, можно было получить на балл выше. Вот у меня и был расчет: вызубрить все и пойти отвечать первой. Так и получилось. Я пошла отвечать без подготовки, и, когда Леонид Иванович сказал: «Отвечали вы на пять, но поставлю четыре, так как пересдача», я ему напомнила: «Но я же без подготовки». Он несколько растерялся – как поступить? – но потом решил задать дополнительный вопрос: «Если ответите – поставлю пять». Ну, я и ответила. И получила желанную пятерку.
На втором курсе у нас была литургика, лекции проводила Мария Сергеевна Красовицкая. Сравнительное богословие читал Валентин Николаевич Васечко, ныне протоиерей, тогда еще он не был рукоположен. Иконоведение, конечно, протоиерей Александр Салтыков, мы на пятом курсе ездили слушать его в МГУ (у всех этот курс был на первом курсе, но в нашу программу дисциплина на первый курс не вмещалась). А Сектоведение с Александром Леонидовичем Дворкиным, это была песня – очень интересно было! В Татьянинский храм при МГУ ездили слушать лекции по истории поместных Церквей к отцу Максиму Козлову, потом ему же сдавали. Он перед собой сажал трех девочек-филологов и спрашивал всех сразу; кто первый бойко отвечал, тому зачет – такая система позволяла принимать быстро и не мучить каждого в отдельности.
Изучали мы и библейскую археологию, и патрологию. В общем, у нас была такая насыщенная программа обучения, что все дисциплины не уместились на одной странице вкладыша к диплому.
Много вас «полегло» на поле брани с такими объемами предметов?
На первый курс нас поступили 15 человек, а на 5 курсе на защиту вышли четыре. Три девочки ушли в академ и доучились позже. Но всего нас защищалось 12 человек: к нам в группу приходили со старших курсов, тоже из академов или отчисленные и восстановившиеся. Насколько я помню, отчислялись многие из-за несданных исторических дисциплин. Нам говорили: «Раз вы историко-филологический факультет, то должны знать историю», – а мы пытались объяснить, что факультет-то один, но отделение у нас другое. Кстати, когда я уже начала работать, факультет разделился на два: исторический и филологический. Вообще для меня, отличницы в школе, во время учебы в ПСТБИ было счастьем сдать экзамен хотя бы на три, главное – сдать. Правда, филологические дисциплины я все же сдавала в основном на пять.
А что еще запомнилось из студенческой жизни?
Интересно было присутствовать на заседаниях Ежегодной богословской конференции. Из масштабного очень запомнились годичные Акты 18 ноября. Обычно они проходили в Первом Гуманитарном корпусе МГУ. Пятилетие было во Дворце культуры МГУ. Позже появился Зал Церковных Соборов при Храме Христа Спасителя. На Акты нередко приезжал патриарх Алексий II. Помню, как раз на пятилетие я взяла с собой фотоаппарат. Студенты сидели на дальних рядах, но я набралась смелости и довольно близко подошла к трибуне, чтобы сфотографировать Патриарха. Мне всегда было очень интересно на этих Актах, потому что это было место, где все встречались – обычно мало кого видишь, у всех свои пары, свои факультеты, а тут такое общее собрание.
Кстати, в те годы дипломы об окончании выдавали именно на годичных Актах. У меня с этим связана отдельная история. В аспирантуру нужно было сдать копию диплома в июне, а готовили дипломы только к 18 ноября. И вот мы с Андреем Михайловичем Лотменцевым (не могу сказать, почему именно с ним) сидели в учебном отделе на Новокузнецкой и делали вкладыш с оценками к диплому. Потом отдали диплом на подпись отцу ректору, и он расписался синей шариковой ручкой. Потом у меня из-за этой синей ручки была проблема. Для аспирантуры надо было делать копию, заверенную у нотариуса, и первый нотариус, к которому я пришла, сказал, что из-за подписи синей ручкой заверить мне диплом не может, пришлось искать другого.
О защите диссертации Татьяны Александровны, ее работе в издательстве, встрече с будущим супругом и общении с одногруппниками можно прочитать здесь.
Все началось с подготовительных курсов. В старшей школе я не знала, куда буду поступать, но однажды в храме под Сергиевым Посадом, куда мы с мамой ходили, разговорились с одной девушкой о месте ее обучения, и она сказала, что учится в Свято-Тихоновском институте. Скорее всего, это было в начале моего 11-го класса. Мама разведала адрес, и мы с ней поехали посмотреть и узнать о ПСТБИ, как тогда назывался будущий университет, побольше. Оказалось, что в Институте были подготовительные курсы для поступающих. Запись на вступительное собеседование уже закончилась, но мама поговорила с сотрудниками учебной части, и меня тоже допустили до собеседования. Принимал его у меня протоиерей Николай Соколов, настоятель храма, где сейчас служит мой муж – представляете?
Да, интересно получилось. А что представляли собой в 1990-е подготовительные курсы, что Вы на них изучали?
Курсы были общие для всех факультетов, проходили в течение года. Обязательным вступительным экзаменом в институт был тогда Закон Божий, поэтому, конечно, были занятия по этому предмету. У нас читал лекции иерей (ныне протоиерей) Алексей Емельянов. Вторым обязательным экзаменом было сочинение (для будущих филологов на литературную тему, для остальных – на общие темы), поэтому еще одним предметом на курсах был русский язык. Была и история, так как на многие факультеты нужно было сдавать ее как вступительный экзамен. На занятия по русскому я сходила пару раз и больше не стала: там повторяли правила школьной программы, которые я и так знала, а на историю и Закон Божий ездила весь год. Правда, ближе к вступительным экзаменам выяснилось, что историю мне сдавать не надо: для русского отделения третьим вступительным экзаменом был русский устный.
Через несколько лет тем, кто поступал не на филологическую специальность, сочинение заменили изложением.
А в каком году Вы поступили и как проходил процесс сдачи вступительных экзаменов?
Это был 1996 год. Поступала я на отделение русской филологии историко-филологического факультета (еще на этом факультете были отделения иностранных языков, восточно-христианской филологии и, конечно же, историческое). Вступительные экзамены в то время проводились два раза: в начале мая и в августе. Если ты в мае не сдал или сдал плохо, то в августе была возможность пересдать.
Абитуриентов было много, своих больших помещений у Института тогда не было, поэтому сочинение мы ездили писать куда-то в другой институт, который предоставил аудитории. Какой это был институт, я не помню, но зато на всю жизнь запомнила темы для сочинения: «Иллюзия бытия в рассказах Чехова», «Апокалиптические мотивы в романе Булгакова «Белая гвардия» и «Веленью Божию, о муза, будь послушна». Запомнила я их потому, что сочинения всегда были моей большой проблемой. В школе я любила русский язык, а вот с литературой отношения не складывались: хотя и получала в основном пятерки, но сочинения писать не умела. Из-за этого я даже не хотела идти в 10-й класс, потому что боялась не написать выпускное сочинение в 11-ом. В итоге, выпускное сочинение я все же написала на четыре, и это единственная четверка в моем аттестате (по литературе), все остальные – пятерки.
Так вот. Увидев предложенные темы, я сначала впала в ступор, но потом собралась с мыслями, выбрала последнюю тему и мужественно стала писать про А. С. Пушкина. Сочинилось у меня немного, поэтому при переписывании на чистовик старалась писать крупным почерком и делать побольше интервалы между строками (писали мы на обычных листах А4). Когда перед следующим экзаменом я смотрела списки с результатами за сочинение, с облегчением увидела, что получила тройку. Значит, можно двигаться дальше.
Закон Божий мы сдавали в старой трапезной за Николо-Кузнецким храмом. Позже на этом месте построили новое здание, которое мы видим сейчас. Билеты были из 12 вопросов на листах А4, отвечать нужно было письменно на самом листе. Садились, писали, потом подходили к экзаменатору, он читал ответы, что-то еще дополнительно спрашивал. Экзаменаторов было несколько, я сдавала отцу Александру Прокопчуку (тогда он был еще диаконом). Закон Божий сдала на отлично.
Русский язык сдавали в аудитории на первом этаже Главного здания. Русский у меня принимал Александр Михайлович Камчатнов, который был тогда деканом историко-филологического факультета. Сдала тоже на отлично. Камчатнов меня подозвал после экзамена и спросил, собираюсь ли я еще куда-то поступать, кроме ПСТБИ. Я ответила, что не собираюсь, и он мне говорит: «Не переживайте, мы Вас возьмем!» Переживать можно было потому, что в мае зачисляли только тех, кто сдал экзамены без троек. Остальные участвовали в конкурсе в августе. Теоретически я могла попытаться в августе переписать сочинение на более высокую оценку, но делать этого не стала, потому что помнила слова Александра Михайловича и спокойно отдыхала у бабушки до сентября. Правда, потом оказалось, что те, кого не зачислили в мае, и те, кто поступал в августе, должны были проходить богослужебные послушания перед экзаменами (неделю присутствовать на службах в Николо-Кузнецком храме). Узнала я об этом только в сентябре, когда приехала на учебу. Пришлось потом отрабатывать эти послушания в библиотеке.
В 1990-е годы послушания были, кажется, запоминающейся частью обучения...
Да, послушания – это целая история. На первом-втором курсе у дневного отделения их было немало: 7–8 за семестр. У старших курсов и вечернего отделения послушаний было меньше. Одним из основных мест для послушаний была трапезная в Кузнецах. (Позже трапезное сооружение перенесли к Троицкому храму, потому что начали строить постоянное здание трапезной.) Помощь послушников в трапезной была необходима, потому что долгие годы студентов, преподавателей и сотрудников бесплатно кормили обедом и в некоторых случаях ужином. В этом отношении моя мама всегда была спокойна – хотя ребенок и уезжает в Москву на целый день (я жила в Королёве), но точно не будет голодным. А еще наличие бесплатного обеда примиряло с отсутствием стипендии. Выплата небольшой стипендии (от благотворителей) появилась, только когда мы были, кажется, на четвертом курсе – это стало дополнительным стимулом учиться без троек.
Еду готовили повара, а студенты занимались подсобной работой – чистили овощи, мыли посуду. Послушания в трапезной давали полезный опыт. Так, на одном из первых послушаний я впервые увидела, что морковку чистят специальным ножом с двумя лезвиями. Дома мы чистили овощи обычным ножом, а тут я приехала домой и говорю: «Представляете, есть такая штука, которой можно очень быстро чистить морковку!» Папа где-то этот нож нашел и купил. На другом послушании нам сказали, что в картошке (а ее чистили вечером для следующего дня) нельзя выковыривать ножом «глазки», потому что эти места потемнеют. Нас научили, что нужно просто срезать места с «глазками», чтобы картошка до следующего дня осталось светлой. Это прямо школа жизни была.
Вторым основным местом послушаний был храм, в нем мы занимались уборкой: чистили подсвечники, мыли полы. На старших курсах хозяйственные послушания можно было заменить на богослужебные – читать на службе, петь в хоре. Для допуска к чтению надо было пройти прослушивание, которое проводили ответственные за богослужебные послушания алтарники. Я прошла только со второго раза. Студентов, как правило, ставили читать на утренних будничных службах в Троицком храме.
Также мы проходили послушания в библиотеке на Новокузнецкой – заполняли карточки, мыли полки, книги протирали. Два или три лета я проходила послушания Приемной комиссии ПСТБИ: сидела на приеме документов.
В начале семестра старосты групп приходили к инспектору по послушаниям и брали расписание на каждого студента своей группы. А перед сессией в учебную часть выстраивалась очередь из старост, которым нужно было отчитаться за пройденные группой послушания. Без этого не допускали к сессии. В наше время инспектора по послушаниям звали Ирина Леонардовна, и ее отчество нередко превращалось в «Леопардовна», потому что порой было очень непросто сдать ей отчет.
Учебная часть была в 1990-х одна: для каждого факультета стоял отдельный стол, и за ним работал секретарь. Был свой уголок и у инспектора по послушаниям.
Заведующей учебной частью многие годы была Юлия Игоревна Клушина. Помню, что она очень ревностно относилась к появлению в институте девочек в брюках. Тогда дресс-код, как сейчас говорят, соблюдался строго: все девочки должны были быть в юбках, выглядеть пристойно. Это сейчас студенты непуганые (смеется).
В 1990-е у нашего университета почти не было помещений. Где же студенты учились?
Учебные помещения располагались по всей Москве. Главный институтский корпус был на Новокузнецкой, на втором этаже располагались ректорат, библиотека, бухгалтерия, а на первом была учебная часть и аудитории. Там же, на Новокузнецкой, было несколько экзотических помещений, где проходили занятия: богадельня (мы учились только на первом этаже), аудитория, которая в расписании называлась «Подвал» (довольное большое помещение под крестильным храмом). На территории храма Живоначальной Троицы в Вишняках в Троицком домике тоже было несколько аудиторий. Занимались в первом гуманитарном корпусе МГУ, в аудиториях ДМШ им. Ф. Шопена на Садовой-Каретной. Какие-то занятия проходили в здании Традиционной гимназии (сейчас это Свято-Петровская Школа). Были занятия на станции метро Серпуховская, в Центре духовного образования военнослужащих. Некоторые спецкурсы проходили дома у преподавателей, например, у профессора Николая Всеволодовича Котрелёва на Арбате.
Поточные лекции проводились у дневного отделения тогда вместе с вечерниками, для этого нужны были большие аудитории. Чаще всего такие лекции были в Первом гуманитарном корпусе МГУ. Также ездили в аудиторию Готье Первой Градской больницы, еще одна аудитория была при больничном храме царевича Димитрия. Некоторые лекции проходили в МЭИ (станция метро Авиамоторная), мы туда ездили, например, на «Историю религий».
Поскольку с утра и днем в Кузнецах у нас шли семинары, а вечером – с 17 часов начинались поточные лекции, то в расписании часто образовывались «дырки» в несколько часов. В библиотеке места не хватало, поэтому мы расползались по коридору второго этажа и делали домашние задания на широких подоконниках, а, если хотелось посидеть, устраивались на ступеньках ректората. Часть времени можно было занять поездкой от Кузнецов до МГУ на трамвае или дойти пешком до Первой Градской – в зависимости от того, где были лекции.
Позже, когда я уже работала в ПСТБИ, были аудитории при храме святителя Николая в Заяицкой слободе, в Московском государственном университете дизайна и технологий (напротив Заяицкого храма), в подвале на улице Бахрушина, в зданиях рядом с Главным корпусом. Несколько лет часть факультетов размещалась на нескольких этажах в офисном здании на улице Озерной (сейчас там есть станция Озерная, но тогда надо было добираться на автобусе от станции Юго-Западная).
А какие дисциплины вам преподавали? Были ли у вас какие-то отличия в программе по сравнению с нынешними филологами?
Когда я поступала, у Института пока не было государственной аккредитации, поэтому нас еще не загоняли в рамки стандарта, и фактически мы успели получить два полноценных образования: филологическое и богословское.
У нас была очень хорошая филологическая подготовка, дисциплины преподавались дольше, чем сейчас, и их было больше, поскольку с введением бакалавриата все ужалось. А мы учились на специалитете (5 лет).
На первом курсе мы изучали церковнославянский язык, на втором – старославянский, на третьем у нас была историческая грамматика русского языка, а на четвертом курсе – история русского литературного языка. Еще мы изучали историю лингвистических учений, диалектологию, библиографию. Церковнославянский язык и историческую грамматику у нас вела Татьяна Леонидовна Миронова, в то время она как раз писала свой учебник по церковнославянскому. Старославянский преподавал А. М. Камчатнов (по своему учебнику), он же вел спецкурс Введение в древнерусскую филологию. А Марина Викторовна Каравашкина (МПГУ) так увлеченно рассказывала об истории русского литературного языка, что многие даже жалели, что уже пишут курсовые по другим темам.
Также на первом курсе по полгода были лексикология и словообразование, дальше – год фонетики, год морфологии, на четвертом курсе – синтаксис простого предложения, и весь пятый курс был посвящен синтаксису сложного предложения. Лекции по морфологии блестяще нам читала Наталия Анатольевна Николина из МПГУ, я у нее впоследствии писала курсовые и диплом, она же меня и в аспирантуру к себе на кафедру позвала. Синтаксис замечательно вел Василий Алексеевич Федосеев, тоже из МПГУ, у нашей группы с ним сложились прекрасные отношения.
Очень много изучали курсов и по литературе: античная, древнерусская, русская и зарубежная разных веков, русское устное народное творчество, поэтика. Были спецкурсы различные. Античную литературу у нас вела Ирина Леонидовна Багратион-Мухранели, она до сих пор работает в ПСТГУ, приходила в прошлом году на встречу выпускников, было очень приятно с ней пообщаться. Литературу XIX века читали Марина Ивановна Щербакова и Вадим Владимирович Полонский (ИМЛИ РАН).
Из всех литератур особенно запомнилась зарубежная литература XIX века, потому что мы ездили на лекции в МГУ к Ирине Юрьевне Поповой и сдавали экзамен с группой из МГУ. Но если у нас сессия в ПСТБИ всегда заканчивалась перед Рождеством, то в МГУ начиналась после святок, поэтому у нас было две недели каникул, за которые можно было хорошо подготовиться. В программе были Диккенс, Теккерей, Бальзак, сестры Бронте, Флобер – в общем, весь цвет «зарубежки». Это был, наверное, единственный список к экзамену по литературе, который я прочитала полностью.
Конечно, изучали мы и иностранные языки. Три года у нас был английский язык, потом на четвертом курсе древнегреческий язык (преподавал М. В. Асмус, ныне иерей), а на пятом – латынь. Все это мне очень сильно помогло в дальнейшем учиться в аспирантуре.
Думаю, вы уже устали от перечисления всех этих филологических дисциплин, но ведь это еще не все. На протяжении пяти курсов были у нас лекции и по истории (зарубежной и русской), и по философии. По истории нам читали лекции Д. В. Деопик, А. В Постернак (ныне иерей), М. Н. Воробьёв, Б. А. Филиппов. Зарубежной философии у нас не было: не влезла в расписание, а вот русская была. Была и педагогика, и методика преподавания русского и литературы. К пятому курсу у Института появилась аккредитация и еще добавились предметы, положенные по стандарту, например, политология и правоведение.
И это мы еще не говорили о богословских дисциплинах.
Действительно. А что запомнилось из богословских дисциплин – кто и как преподавал?
Когда я училась, катехизис и догматическое богословие были отдельными дисциплинами. По году изучали Четвероевангелие, Апостол и Ветхий Завет. Семинары по Четвероевангелию и лекции по догматике вел иерей (ныне протоиерей) Николай Емельянов. Помню, меня на зимней сессии переклинило, и я отцу Николаю на экзамене по догматике доказывала, что диакон – это не степень священства, потому что не может совершать Таинства, хотя на самом деле прекрасно знала, что степеней священства три. Отец Николай тогда со мной намучился, но в итоге тройку поставил и отпустил, а летом я уже сдала нормально – на пять.
В то время все сдавали итоговый государственный экзамен по Новому Завету. Среди принимавших его помню отца Георгия Ореханова (1962 – 2020), он же у нас вел историю Русской Церкви XX века.
Введение в Литургическое Предание вел ректор института протоиерей Владимир Воробьёв, Катехизис читал отец Олег Давыденков. Я попала в то время, когда наши преподаватели, которые впоследствии написали учебники по своим дисциплинам, на нас их «отрабатывали». Сначала это были расшифровки лекций в формате А4, без авторской правки. Кто-то их записывал, расшифровывал, потом все это в институте издавалось, так что можно было готовиться к экзаменам по этим распечаткам.
Лекции по истории Церкви нам читал протоиерей Валентин Асмус, а по истории Русской Церкви – Владислав Игоревич Петрушко. Но на экзамене нам повезло, мы сдавали не самому Владиславу Игоревичу, а отцу Александру Щелкачеву и Андрею Николаевичу Павлову. Вообще сдать с первого раза экзамен про истории Русской Церкви было сложно, недаром часто принимавшие вместе В. И. Петрушко и А. Н. Павлов назывались у студентов «Петропавловская крепость». Я тоже в зимнюю сессию сдала не сразу, потом пересдавала, а вот в летнюю повезло больше: удалось сдать с первого раза на тройку.
И если уж вспоминать про пересдачи, то была еще у меня забавная ситуация с пересдачей по истории русской религиозной философии. Экзамен был весной на пятом курсе, с датами вышла какая-то путаница, и мы узнали об экзамене накануне. Сдавать я, конечно, пришла, но билет попался совсем незнакомый, поэтому пытаться отвечать не стала. К пересдаче я готовилась изо всех сил: почему-то мне очень хотелось получить «пять», а Леонид Иванович (Л. И. Василенко, 1946–2008) тем, кто пересдавал, ставил на балл ниже. Но у него же, если идешь отвечать первым без подготовки, можно было получить на балл выше. Вот у меня и был расчет: вызубрить все и пойти отвечать первой. Так и получилось. Я пошла отвечать без подготовки, и, когда Леонид Иванович сказал: «Отвечали вы на пять, но поставлю четыре, так как пересдача», я ему напомнила: «Но я же без подготовки». Он несколько растерялся – как поступить? – но потом решил задать дополнительный вопрос: «Если ответите – поставлю пять». Ну, я и ответила. И получила желанную пятерку.
На втором курсе у нас была литургика, лекции проводила Мария Сергеевна Красовицкая. Сравнительное богословие читал Валентин Николаевич Васечко, ныне протоиерей, тогда еще он не был рукоположен. Иконоведение, конечно, протоиерей Александр Салтыков, мы на пятом курсе ездили слушать его в МГУ (у всех этот курс был на первом курсе, но в нашу программу дисциплина на первый курс не вмещалась). А Сектоведение с Александром Леонидовичем Дворкиным, это была песня – очень интересно было! В Татьянинский храм при МГУ ездили слушать лекции по истории поместных Церквей к отцу Максиму Козлову, потом ему же сдавали. Он перед собой сажал трех девочек-филологов и спрашивал всех сразу; кто первый бойко отвечал, тому зачет – такая система позволяла принимать быстро и не мучить каждого в отдельности.
Изучали мы и библейскую археологию, и патрологию. В общем, у нас была такая насыщенная программа обучения, что все дисциплины не уместились на одной странице вкладыша к диплому.
Много вас «полегло» на поле брани с такими объемами предметов?
На первый курс нас поступили 15 человек, а на 5 курсе на защиту вышли четыре. Три девочки ушли в академ и доучились позже. Но всего нас защищалось 12 человек: к нам в группу приходили со старших курсов, тоже из академов или отчисленные и восстановившиеся. Насколько я помню, отчислялись многие из-за несданных исторических дисциплин. Нам говорили: «Раз вы историко-филологический факультет, то должны знать историю», – а мы пытались объяснить, что факультет-то один, но отделение у нас другое. Кстати, когда я уже начала работать, факультет разделился на два: исторический и филологический. Вообще для меня, отличницы в школе, во время учебы в ПСТБИ было счастьем сдать экзамен хотя бы на три, главное – сдать. Правда, филологические дисциплины я все же сдавала в основном на пять.
А что еще запомнилось из студенческой жизни?
Интересно было присутствовать на заседаниях Ежегодной богословской конференции. Из масштабного очень запомнились годичные Акты 18 ноября. Обычно они проходили в Первом Гуманитарном корпусе МГУ. Пятилетие было во Дворце культуры МГУ. Позже появился Зал Церковных Соборов при Храме Христа Спасителя. На Акты нередко приезжал патриарх Алексий II. Помню, как раз на пятилетие я взяла с собой фотоаппарат. Студенты сидели на дальних рядах, но я набралась смелости и довольно близко подошла к трибуне, чтобы сфотографировать Патриарха. Мне всегда было очень интересно на этих Актах, потому что это было место, где все встречались – обычно мало кого видишь, у всех свои пары, свои факультеты, а тут такое общее собрание.
Кстати, в те годы дипломы об окончании выдавали именно на годичных Актах. У меня с этим связана отдельная история. В аспирантуру нужно было сдать копию диплома в июне, а готовили дипломы только к 18 ноября. И вот мы с Андреем Михайловичем Лотменцевым (не могу сказать, почему именно с ним) сидели в учебном отделе на Новокузнецкой и делали вкладыш с оценками к диплому. Потом отдали диплом на подпись отцу ректору, и он расписался синей шариковой ручкой. Потом у меня из-за этой синей ручки была проблема. Для аспирантуры надо было делать копию, заверенную у нотариуса, и первый нотариус, к которому я пришла, сказал, что из-за подписи синей ручкой заверить мне диплом не может, пришлось искать другого.
О защите диссертации Татьяны Александровны, ее работе в издательстве, встрече с будущим супругом и общении с одногруппниками можно прочитать здесь.
Александр Валерьевич
Алексеев
Алексеев
доктор филологических наук, доцент кафедры славянской филологии
ПСТГУ - это уникальное место
Почему Вы выбрали именно ПСТГУ? Как так случилось?
Я уже не помню сколько лет работаю в ПСТГУ, совместителем больше 10 лет точно. Обычно всё получается через каких-то знакомых, с которыми вместе учился либо в университете, либо в аспирантуре, также и у меня получилось и в этот раз. Хотя, честно говоря, уже не очень хорошо помню, кто меня пригласил.
Поскольку я занимался исторической грамматикой как предметом преподавания, здесь тоже стал преподавать эту дисциплину.
Вопрос скорее не столько “Почему я выбрал?”, сколько “Почему я все эти годы оставался?”.
ПСТГУ - это уникальное место, в нём у меня всегда было ощущение тихого интересного места. Группы всегда небольшие, а студенты при этом всегда мотивированы, потому что люди либо идут в принципе воцерковленные, либо близкие к церковной сфере и, соответственно, понимающих куда и зачем они идут. Благодаря этому создается возможность общаться именно с надеждой на то, что вещи будут разбираться вещи не только чисто грамматического характера: описание падежей и форм, но и вещи, открывающие понимание духовной стороны текста, - это основная причина, по которой я остаюсь здесь.
Как вы пришли к тому, чтобы заниматься филологией? Как вы выбрали факультет после школы?
Я с детства читать любил, как это обычно бывает, сам что-то сочинял. Единственное, лингвистом никогда не собирался быть. Это уже определилось, когда я поступил в аспирантуру, а первоначально у меня был интерес к литературе как к живому делу.
Скажите, пожалуйста, есть какой-нибудь важный для Вас человек (может преподаватель или родители, или друг), который помог Вам понять, что филология - это “Ваше"?
Тут уже надо говорить не о филологии, а именно о том конкретном направлении, в которое я в итоге погрузился, то есть изучение истории языка, и тут, конечно, мне помог мой научный руководитель Ксения Павловна Смолина, которая на третьем курсе в МПГУ дала мне тему курсовой работы по истории лексики, связанную с трудами Владимира Викторовича Колесова, петербургского профессора. И вот с этого началась моя работа в этом направлении.
У Вас была любимая дисциплина в студенческие годы? Любимый преподаватель?
Ну по большому счёту, наверное, именно дисциплины лингвистического исторического цикла меня вдохновляли. И тут я бы назвал двух преподавателей: это Светлана Александровна Полковникова, которая у нас вела введение в языкознание, она как раз мне показала вкус лингвистического понимания, и преподаватель старославянского языка Литвина Зоя Николаевна, которая весь наш курс вдохновляла пониманием старославянского языка, благодаря ей мы его и полюбили.
Что Вам больше всего нравится в Вашей работе?
Мне больше всего нравится возможность такого эвристического состояния. Обычно это получается с магистрантами, которые уже освоили курс. Взять новый для самого себя материал и вместе со студентами открыть какие-то вопросы, мне нравится вот эта возможность совместно думать.
У Вас есть какие-нибудь хобби? Эти увлечения помогают Вам в преподавании?
Я достаточно много в своё время занимался любительской видеосъемкой и с некоторыми студентами тоже. И у меня есть нереализованная мечта, которая помогает в работе: хотелось бы, чтобы тексты, которые мы читаем, были живыми, воспринимались студентами как живая эпоха - мечта создать какой-нибудь игровой фильм. Она мне помогает показать студенту живую реальность, которая стоит за текстом, вот такой взгляд на преподавание.
Что Вам нужно, чтобы настроиться на работу? Или Вы настроены всегда? Может быть любимое место, или какой-то "ритуал", или что-нибудь ещё?
Тут нет никакого специального ритуала или материальных требований. Мне должно стать интересно, а чтобы мне стало интересно должны совместиться два условия: первое, чтобы это был интересный для меня предмет - историческая грамматика и обращение к загадочному тексту, а второе, чтобы люди, которым я рассказываю, тоже были этим заинтересованы. Когда эти условия соблюдаются, внутри что-то переключается, и сразу входишь в нужное состояние, и получается как надо.
Что Вы могли бы пожелать студентам и кафедре?
Я пользуюсь моментом, что мы беседуем в рамках вашего необычного проекта. Как раз хотел бы пожелать такого рода подхода к своим делам, то есть стремления творчески подойти к любому делу. Не рутинно, не “для галочки” что-то сделать. Когда человек делает “для галочки” - это делает жизнь серой, а когда пытается найти творческий подход, открыть что-то глубокое и разнообразное в любом деле - это всегда радость жизни. Этого бы хотел пожелать!
Я уже не помню сколько лет работаю в ПСТГУ, совместителем больше 10 лет точно. Обычно всё получается через каких-то знакомых, с которыми вместе учился либо в университете, либо в аспирантуре, также и у меня получилось и в этот раз. Хотя, честно говоря, уже не очень хорошо помню, кто меня пригласил.
Поскольку я занимался исторической грамматикой как предметом преподавания, здесь тоже стал преподавать эту дисциплину.
Вопрос скорее не столько “Почему я выбрал?”, сколько “Почему я все эти годы оставался?”.
ПСТГУ - это уникальное место, в нём у меня всегда было ощущение тихого интересного места. Группы всегда небольшие, а студенты при этом всегда мотивированы, потому что люди либо идут в принципе воцерковленные, либо близкие к церковной сфере и, соответственно, понимающих куда и зачем они идут. Благодаря этому создается возможность общаться именно с надеждой на то, что вещи будут разбираться вещи не только чисто грамматического характера: описание падежей и форм, но и вещи, открывающие понимание духовной стороны текста, - это основная причина, по которой я остаюсь здесь.
Как вы пришли к тому, чтобы заниматься филологией? Как вы выбрали факультет после школы?
Я с детства читать любил, как это обычно бывает, сам что-то сочинял. Единственное, лингвистом никогда не собирался быть. Это уже определилось, когда я поступил в аспирантуру, а первоначально у меня был интерес к литературе как к живому делу.
Скажите, пожалуйста, есть какой-нибудь важный для Вас человек (может преподаватель или родители, или друг), который помог Вам понять, что филология - это “Ваше"?
Тут уже надо говорить не о филологии, а именно о том конкретном направлении, в которое я в итоге погрузился, то есть изучение истории языка, и тут, конечно, мне помог мой научный руководитель Ксения Павловна Смолина, которая на третьем курсе в МПГУ дала мне тему курсовой работы по истории лексики, связанную с трудами Владимира Викторовича Колесова, петербургского профессора. И вот с этого началась моя работа в этом направлении.
У Вас была любимая дисциплина в студенческие годы? Любимый преподаватель?
Ну по большому счёту, наверное, именно дисциплины лингвистического исторического цикла меня вдохновляли. И тут я бы назвал двух преподавателей: это Светлана Александровна Полковникова, которая у нас вела введение в языкознание, она как раз мне показала вкус лингвистического понимания, и преподаватель старославянского языка Литвина Зоя Николаевна, которая весь наш курс вдохновляла пониманием старославянского языка, благодаря ей мы его и полюбили.
Что Вам больше всего нравится в Вашей работе?
Мне больше всего нравится возможность такого эвристического состояния. Обычно это получается с магистрантами, которые уже освоили курс. Взять новый для самого себя материал и вместе со студентами открыть какие-то вопросы, мне нравится вот эта возможность совместно думать.
У Вас есть какие-нибудь хобби? Эти увлечения помогают Вам в преподавании?
Я достаточно много в своё время занимался любительской видеосъемкой и с некоторыми студентами тоже. И у меня есть нереализованная мечта, которая помогает в работе: хотелось бы, чтобы тексты, которые мы читаем, были живыми, воспринимались студентами как живая эпоха - мечта создать какой-нибудь игровой фильм. Она мне помогает показать студенту живую реальность, которая стоит за текстом, вот такой взгляд на преподавание.
Что Вам нужно, чтобы настроиться на работу? Или Вы настроены всегда? Может быть любимое место, или какой-то "ритуал", или что-нибудь ещё?
Тут нет никакого специального ритуала или материальных требований. Мне должно стать интересно, а чтобы мне стало интересно должны совместиться два условия: первое, чтобы это был интересный для меня предмет - историческая грамматика и обращение к загадочному тексту, а второе, чтобы люди, которым я рассказываю, тоже были этим заинтересованы. Когда эти условия соблюдаются, внутри что-то переключается, и сразу входишь в нужное состояние, и получается как надо.
Что Вы могли бы пожелать студентам и кафедре?
Я пользуюсь моментом, что мы беседуем в рамках вашего необычного проекта. Как раз хотел бы пожелать такого рода подхода к своим делам, то есть стремления творчески подойти к любому делу. Не рутинно, не “для галочки” что-то сделать. Когда человек делает “для галочки” - это делает жизнь серой, а когда пытается найти творческий подход, открыть что-то глубокое и разнообразное в любом деле - это всегда радость жизни. Этого бы хотел пожелать!
Мне не хотелось покидать стены родного университета
Марианна Семеновна Димогло
Преподаватель
Наверное, самый первый вопрос — почему именно ПСТГУ? Как вы пришли преподавать в этот вуз? Почему решили остаться? Сколько лет Вы преподаёте в ПСТГУ?
Когда после выпускных экзаменов встал вопрос о поступлении в ВУЗ, сомнений не было, что это будет (теперь уже родной) ПСТГУ. Мне этот ВУЗ посоветовал мой духовник, когда я была еще в классе 9-ом. И вот все эти годы вплоть до зачисления я следила за жизнью ПСТГУ. Более того сайт университета был у меня в избранных вкладках, и почти каждую неделю я читала новости университета.
Преподавание не было моей целью. Я выбирала направление «Прикладная филология» и мечтала быть журналистом, но потом что-то пошло не так. После защиты магистерской диссертации мне предложили остаться преподавать на кафедре. Это было очень волнительно и ответственно, но мне не хотелось покидать стены родного университета, поэтому я без промедления согласилась. Благодарю Екатерину Роландовну за возможность быть частью преподавательского состава Православного Свято-Тихоновского университета вот уже на протяжении 4 лет.
Что было вашей любимой дисциплиной в студенческие годы? Преподаете ли вы ее сейчас?
Любимой дисциплиной был «Синтаксис русского языка». В первые годы работы я преподавала практикумы по фонетике и словообразованию. Сейчас преподаю «практикум по современному русскому языку» и «синтаксическую стилистику».
Что вам дает преподавание?
Преподавание дает возможность передавать свои знания, делиться опытом со студентами; на практических занятиях докапываться до истины, более глубоко изучать языковые нормы и окказионализмы.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше было лучше?
У меня не так много опыта в преподавании, но могу сказать лишь одно: всегда есть как ответственные и трудолюбивые студенты, так и учащиеся с невысокой мотивацией.
Чего, на ваш взгляд, не хватает на кафедре?
На мой взгляд, у нас на кафедре всего хватает.
Что еще входит в сферу ваших интересов помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
Бо́льшую часть моей жизни занимает преподавание. Мне нравится то, чем я занимаюсь, поэтому в свободное время читаю статьи по нейролингвистике и по возрастной психологии.
Что бы вы сказали студентам? (ред.)
Дорогие студенты, трудитесь и не ленитесь приобретать знания – они вам пригодятся в будущем.
Когда после выпускных экзаменов встал вопрос о поступлении в ВУЗ, сомнений не было, что это будет (теперь уже родной) ПСТГУ. Мне этот ВУЗ посоветовал мой духовник, когда я была еще в классе 9-ом. И вот все эти годы вплоть до зачисления я следила за жизнью ПСТГУ. Более того сайт университета был у меня в избранных вкладках, и почти каждую неделю я читала новости университета.
Преподавание не было моей целью. Я выбирала направление «Прикладная филология» и мечтала быть журналистом, но потом что-то пошло не так. После защиты магистерской диссертации мне предложили остаться преподавать на кафедре. Это было очень волнительно и ответственно, но мне не хотелось покидать стены родного университета, поэтому я без промедления согласилась. Благодарю Екатерину Роландовну за возможность быть частью преподавательского состава Православного Свято-Тихоновского университета вот уже на протяжении 4 лет.
Что было вашей любимой дисциплиной в студенческие годы? Преподаете ли вы ее сейчас?
Любимой дисциплиной был «Синтаксис русского языка». В первые годы работы я преподавала практикумы по фонетике и словообразованию. Сейчас преподаю «практикум по современному русскому языку» и «синтаксическую стилистику».
Что вам дает преподавание?
Преподавание дает возможность передавать свои знания, делиться опытом со студентами; на практических занятиях докапываться до истины, более глубоко изучать языковые нормы и окказионализмы.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше было лучше?
У меня не так много опыта в преподавании, но могу сказать лишь одно: всегда есть как ответственные и трудолюбивые студенты, так и учащиеся с невысокой мотивацией.
Чего, на ваш взгляд, не хватает на кафедре?
На мой взгляд, у нас на кафедре всего хватает.
Что еще входит в сферу ваших интересов помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
Бо́льшую часть моей жизни занимает преподавание. Мне нравится то, чем я занимаюсь, поэтому в свободное время читаю статьи по нейролингвистике и по возрастной психологии.
Что бы вы сказали студентам? (ред.)
Дорогие студенты, трудитесь и не ленитесь приобретать знания – они вам пригодятся в будущем.
Агафонова Виктория Дмитриевна
Доцент
В наше время учеба на филологическом факультете была довольно необычной
Я закончила ПСТГУ. Поступив туда по зову сердца, я могу со всей уверенностью сказать, что проведенные в институте годы (до 2004 г. он назывался ПСТБИ) были по-настоящему счастливыми и наполненными множеством встреч, неожиданных открытий и той особой радостью «принадлежности» к «свято-тихоновцам», которую, думаю, ощущают многие студенты, самостоятельно выбравшие этот путь. Я бережно храню символ этой принадлежности – подаренный нам на выпускной институтский «поплавок».
В наше время учеба на филологическом факультете была довольно необычной.
Помню, первая долгожданная «пара» для нас, вчерашних школьников, была в аудитории «Подвал» (в Кузнецах под баптистерием) – именно так и значилось в расписании – и называлась «Античная литература». Это было так загадочно… Ирина Леонидовна Багратион-Мухранели называла нас «дети» – на лекциях я сидела и завороженно рисовала ее портрет… К экзамену, помимо вопросов, мы учили наизусть многие тексты. Именно тогда пушкинское «Из «Энеиды» два стиха» стало понятно…
В наш обширный учебный план входили три крупных блока: наш, филологический; исторический – начиная с Истории Древнего Востока и до современной западной истории с одной стороны и от древней Руси до президента Ельцина – с другой; а также богословский блок – с углубленным изучением Ветхого и Нового Завета, догматического богословия, литургики и истории Церкви. Был даже забавный предмет под названием «Библейская археология», сдавать который надо было по черно-белой откопированной распечатке – угадывать находки и сообщать их примерный возраст. Тогда еще на четвертом курсе сдавался большой выпускной экзамен по Священному Писанию – аналог государственного.
Помню, первая долгожданная «пара» для нас, вчерашних школьников, была в аудитории «Подвал» (в Кузнецах под баптистерием) – именно так и значилось в расписании – и называлась «Античная литература». Это было так загадочно… Ирина Леонидовна Багратион-Мухранели называла нас «дети» – на лекциях я сидела и завороженно рисовала ее портрет… К экзамену, помимо вопросов, мы учили наизусть многие тексты. Именно тогда пушкинское «Из «Энеиды» два стиха» стало понятно…
В наш обширный учебный план входили три крупных блока: наш, филологический; исторический – начиная с Истории Древнего Востока и до современной западной истории с одной стороны и от древней Руси до президента Ельцина – с другой; а также богословский блок – с углубленным изучением Ветхого и Нового Завета, догматического богословия, литургики и истории Церкви. Был даже забавный предмет под названием «Библейская археология», сдавать который надо было по черно-белой откопированной распечатке – угадывать находки и сообщать их примерный возраст. Тогда еще на четвертом курсе сдавался большой выпускной экзамен по Священному Писанию – аналог государственного.
К преподаванию Священного Писания относились серьезно. Кто из выпускников филфака тех лет не помнит семинары по Четвероевангелию у Галины Илларионовны Вениаминовой, высококлассного специалиста своего дела и, пожалуй, самого требовательного преподавателя нашего курса? Заданные главы мы должны были учить практически наизусть – с номерами стихов – и попутно совмещать со святоотеческими толкованиями – и отвечать без текста. Она всегда обращалась к нам по имени-отчеству и не спускала ни малейшей оплошности. Помню ее знаменитые слова, ставшие для нашей группы своеобразной шуткой: «Почему Вы говорите: Он как бы хотел сказать… Как бы – это только Ин. 7; 9!!! Больше в Евангелии такого нет, не заблуждайтесь!» - шуткой потому, что сдавая зачет с третьего раза, многие понимали, как осторожно надо относиться к слову! Это был важный филологический урок. И спустя годы я благодарна Галине Илларионовне за ее подход, позволивший нам досконально знать Евангелие.
Семинары по Апостолу у нас вела прекрасная Инна Анатольевна Царева – мы были в восторге от ее харизмы и разнообразия стильных нарядов. Встречались мы раз в неделю, но ждали этой встречи сразу после окончания предыдущей.
А погружение в таинственную историю Древнего Востока на лекциях Д.В. Деопика… Шуммеро-Аккадское царство, Уцуравассу, Нур-ахум, Мескиангнуна II – я думала, что не сдам этот предмет никогда…
Вообще, о наших сессиях надо сказать отдельно. Однажды моя одногруппница сказала своему духовнику, что очень устала – сессия… Духовник поинтересовался, сколько у нее экзаменов? Марина говорит: «Восемь…» – Батюшка ахнул: «Восемь?!» – Марина: «Да осталось восемь… А всего одиннадцать!» – «Знал бы раньше, я бы тебя туда не благословил!» – сказал духовник. Это была одна из наших летних сессий, когда мы побили абсолютный рекорд – двенадцать зачетов и одиннадцать экзаменов…
На третьем курсе изучались уже почти только предметы филологического профиля. Мы писали первую в жизни курсовую – можно было выбрать любой предмет и обратиться за поддержкой к интересующему преподавателю.
Семинары по Апостолу у нас вела прекрасная Инна Анатольевна Царева – мы были в восторге от ее харизмы и разнообразия стильных нарядов. Встречались мы раз в неделю, но ждали этой встречи сразу после окончания предыдущей.
А погружение в таинственную историю Древнего Востока на лекциях Д.В. Деопика… Шуммеро-Аккадское царство, Уцуравассу, Нур-ахум, Мескиангнуна II – я думала, что не сдам этот предмет никогда…
Вообще, о наших сессиях надо сказать отдельно. Однажды моя одногруппница сказала своему духовнику, что очень устала – сессия… Духовник поинтересовался, сколько у нее экзаменов? Марина говорит: «Восемь…» – Батюшка ахнул: «Восемь?!» – Марина: «Да осталось восемь… А всего одиннадцать!» – «Знал бы раньше, я бы тебя туда не благословил!» – сказал духовник. Это была одна из наших летних сессий, когда мы побили абсолютный рекорд – двенадцать зачетов и одиннадцать экзаменов…
На третьем курсе изучались уже почти только предметы филологического профиля. Мы писали первую в жизни курсовую – можно было выбрать любой предмет и обратиться за поддержкой к интересующему преподавателю.
Я хочу выразить благодарность всем нашим преподавателям – лингвистам и литературоведам! Особенно мне запомнились спецкурсы В.С. Непомнящего и Н.В. Котрелева, А.В. Архангельской, незабываемые лекции по истории Серебряного века О.А. Лекманова, определившие мой дальнейший научный путь.
Огромная благодарность моему научному руководителю – Вадиму Владимировичу Полонскому (ныне директору ИМЛИ РАН).
Все эти мощные умы из РАН, МГУ и других уважаемых организаций относились к нам с симпатией, некоторые даже говорили, что мы (!) их тоже можем чему-то научить… Это было, конечно, очень приятно.
Физкультуры у нас не было – ее заменяли многочисленные переезды по Москве: из Кузнецов в Первую градскую, в аудиторию «Готье», оттуда – на Маяковскую, в детскую музыкальную школу имени Шопена, оттуда – на вечерные поточные лекции в 1-й ГУМ МГУ. Впоследствии работая на филфаке заместителем декана и решая взаимоисключающие задачи, связанные с факультетским расписанием занятий, где и одно «окно» казалось некомфортным, я вспоминала наше студенчество с множеством «окон», с бесконечными разъездами, с учебой с девяти утра до девяти тридцати (вечера). Как мы были счастливы тогда, поступив в институт своей мечты, имея возможность совмещать филологическое образование с изучением мирового культурного наследия и богословием! У нас была большая и довольно дружная группа. Из 15 человек обучение закончили все 15, и пятеро стали кандидатами филологических наук.
Наши преподаватели работали почти бесплатно, а несколько сотен студентов не только бесплатно учились, но и с удовольствием посещали студенческую столовую, где безвозмездно кормили макаронами и капустно-морковным салатом. Столовка была не только средством подкрепления сил, но и местом встречи студентов всех курсов. Обслуживали ее тоже студенты: это была часть послушаний – работать в столовой с 9 до 16 часов.
Подбором послушаний (а их было 10 в семестр на первом курсе, далее чуть меньше) занимались старосты в плотном контакте с всесильной «Учебной частью», располагавшейся в середине «коридора». Вместе со столовой коридор главного тогда корпуса на Новокузнецкой, 23Б был центром наших встреч. Здесь было тепло и весело. Эпоха мобильных телефонов только наступала – и счастливые владельцы «Нокиа» и «Сименсов» созванивались: «Где встретимся?» – «В коридоре!». Здесь ожидали поступления, потом рассматривали свои фамилии в различных списках. Как говорила моя подруга по понедельникам: «Давай посмотрим списки? Может, уже отчислили?» Здесь между отчаянием и надеждой ждали своей очереди на экзамен, здесь знакомились и узнавали все новости.
«Кузнецы» стали для многих из нас дорогим местом в Москве, хранящим воспоминания юности.
Огромная благодарность моему научному руководителю – Вадиму Владимировичу Полонскому (ныне директору ИМЛИ РАН).
Все эти мощные умы из РАН, МГУ и других уважаемых организаций относились к нам с симпатией, некоторые даже говорили, что мы (!) их тоже можем чему-то научить… Это было, конечно, очень приятно.
Физкультуры у нас не было – ее заменяли многочисленные переезды по Москве: из Кузнецов в Первую градскую, в аудиторию «Готье», оттуда – на Маяковскую, в детскую музыкальную школу имени Шопена, оттуда – на вечерные поточные лекции в 1-й ГУМ МГУ. Впоследствии работая на филфаке заместителем декана и решая взаимоисключающие задачи, связанные с факультетским расписанием занятий, где и одно «окно» казалось некомфортным, я вспоминала наше студенчество с множеством «окон», с бесконечными разъездами, с учебой с девяти утра до девяти тридцати (вечера). Как мы были счастливы тогда, поступив в институт своей мечты, имея возможность совмещать филологическое образование с изучением мирового культурного наследия и богословием! У нас была большая и довольно дружная группа. Из 15 человек обучение закончили все 15, и пятеро стали кандидатами филологических наук.
Наши преподаватели работали почти бесплатно, а несколько сотен студентов не только бесплатно учились, но и с удовольствием посещали студенческую столовую, где безвозмездно кормили макаронами и капустно-морковным салатом. Столовка была не только средством подкрепления сил, но и местом встречи студентов всех курсов. Обслуживали ее тоже студенты: это была часть послушаний – работать в столовой с 9 до 16 часов.
Подбором послушаний (а их было 10 в семестр на первом курсе, далее чуть меньше) занимались старосты в плотном контакте с всесильной «Учебной частью», располагавшейся в середине «коридора». Вместе со столовой коридор главного тогда корпуса на Новокузнецкой, 23Б был центром наших встреч. Здесь было тепло и весело. Эпоха мобильных телефонов только наступала – и счастливые владельцы «Нокиа» и «Сименсов» созванивались: «Где встретимся?» – «В коридоре!». Здесь ожидали поступления, потом рассматривали свои фамилии в различных списках. Как говорила моя подруга по понедельникам: «Давай посмотрим списки? Может, уже отчислили?» Здесь между отчаянием и надеждой ждали своей очереди на экзамен, здесь знакомились и узнавали все новости.
«Кузнецы» стали для многих из нас дорогим местом в Москве, хранящим воспоминания юности.
Во дворике Николо-Кузнецкого храма, под большим каштаном и закончилось наше студенчество. Был жаркий июнь, мы стояли на ступенях храма с дипломами, фотографировались, смеялись. Было радостно и грустно одновременно. Неужели все это могло закончиться? Спустя несколько лет, защитив диссертацию, я вернулась на родной факультет – уже преподавателем.
Учиться – так учиться по-настоящему
Екатерина Васильевна
Огольцева
Огольцева
Доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры славянской филологии
Что было вашей любимой дисциплиной в студенческие годы? Преподаете ли вы ее сейчас?
У меня было много любимых дисциплин, недаром я пошла на филологический факультет. Я очень любила русскую литературу, зарубежную литературу, потому что у нас по этим предметам были очень хорошие преподаватели. Вообще любовь и нелюбовь к предмету в ВУЗе во многом зависит от преподавателя, от его личности. Я в этом уверена. Но если говорить о моих научных интересах, которые проявились примерно на втором курсе, они были связаны в основном со словообразованием и с фразеологией. И ещё мне очень нравилась диалектология, именно потому, что у нас её очень хорошо преподавали, но диалектология меня интересовала только с одной стороны: диалектизмы в художественной тексте. У меня одна из первых курсовых работ была по теме «Диалектизмы в повести В. Распутина «Прощание с Матёрой». Это был мой звездный час, потому что меня похвалил научный руководитель, Рашида Садыровна Зуева, и я была счастлива. С тех пор началась моя любовь, во-первых, к Валентину Распутину, во-вторых, к разным нелитературным единицам и их функционированию в художественном тексте. Да, я сейчас преподаю в ПСТГУ словообразование – это одна из моих любимых дисциплин, и я продолжаю заниматься фразеологией. Значит, преемственность моих студенческих интересов и преподавательской практики состоялась.
Вы же помните своих преподавателей и помните, как они преподносили материал, есть существенная разница?
Конечно, разница обязательно должна быть, потому что каждый преподаватель – это личность. Откровенно скажу, я никогда не понимала, что такое методика. Для меня методика начинается с преподавателя. Вот входит преподаватель в аудиторию и начинается «методика». Она зависит, во-первых, от самой аудитории, а во-вторых, от того, умеет ли преподаватель объяснить, то что он знает, донести это до сознания своих учеников, и, главное, хочет ли он это сделать. Если у него есть большое желание научить чему-то, он обязательно найдет только свою, неповторимую методику. Это ключ без права передачи. У каждого преподавателя он свой. Но на первых порах, когда мы чему-то учимся, мы всегда подражаем. Я, например, подражала своей учительнице физики, Бровар Гизелле Михайловне. Она у нас вела в старших классах физику. Это был великолепный преподаватель, педагог с большой буквы. Она владела аудиторией мастерски. Давала отличную практическую подготовку, мы на уроках решали очень сложные задачи. Но в то же время она была и прекрасным теоретиком, талантливым рассказчиком, прекрасно владела словом. Как сейчас помню, она рассказывала о ядерной физике 20-го века не просто как учитель физики, а как человек, которого интересовала драма науки. Драма учёного, который изобрёл то, что может убить, но и может принести большую пользу человечеству. Она ставила вопрос об ответственности человека науки за своё открытие. И вот то, как она так это преподнесла, я на всю жизнь запомнила. Мы были влюблены в неё все – и мальчишки, и девчонки. В каждое её движение, в каждый жест. И я в первые годы своей преподавательской практики, наверное, невольно ей подражала. Потом перестала подражать. Сейчас во мне как в преподавателе уже ничего от Гизеллы Михайловны не осталось. Но начало было связано с её заразительным примером. Начало – это разбег, когда ты ещё не выработала свой стиль, ты себя ещё не знаешь, не знаешь, как поведёшь себя в той или иной аудитории. А когда ты уже состоялась как профессионал, тогда и появляется свой стиль, который связан с твоим характером, с твоим типом мышления, с твоей манерой общаться с людьми. Многое зависит от того, интроверт преподаватель или экстраверт. Я интраверт, я не люблю большие компании, мне нравится общаться в маленькой компании, но при этом я очень люблю аудиторию. И чем больше аудитория, тем мне интересней. Вот такое несоответствие. Когда я в профессии, то люблю аудиторию. А в обыденной жизни мне не нравится, когда много народу, для меня это утомительно. Только если это не близкие люди, например одноклассники.
Хорошо помню, как в ВУЗе я впервые вошла в аудиторию, где сидело 50 студентов, и это был ужас. Я мечтала только об одном: «скорее бы отсюда выйти, скорее бы этот день закончился». И так я ходила на лекции первый месяц. Мне было 21 год, мои студенты были ненамного моложе меня. Лекции, как сейчас помню, были по четвергам. И я вот во время занятия я только и думала, что сейчас это всё закончится и до следующего четверга у меня этого мучения уже не будет. Это длилось до тех пор, пока я не почувствовала, что студентам интересно со мной, что я им что-то даю. У нас со студентами возник диалог. Контакт с аудиторией – это была первая большая радость. И я уже ждала четверга совсем по-другому. Да, это произошло, когда появился первый маленький успех.
Есть преподаватели двух типов. Первый – это преподаватель, который очень много знает, но ему абсолютно неважно, поймут ли его студенты, услышат ли. Студенты сами по себе, преподаватель сам по себе. От такого преподавателя можно очень многое взять, если захочешь. Но берут далеко не все – ведь он не заботится о контакте со слушателями. А есть преподаватели второго типа, которым очень важно, чтоб их слушали и слышали. Наверное, я отношусь к таким: для меня абсолютно неприемлемо, если студенты на моих занятиях занимаются посторонними делами. Они могут разговаривать по теме, они могут меня перебить даже, спросить что-то посреди лекции. Но если они занимаются своими делами или скучающе смотрят в окно, то это для меня полный провал как для преподавателя. Я ухожу неудовлетворенной, потому что понимаю: сегодняшнее занятие не состоялось.
Чувство владения аудиторией знакомо любому преподавателю, который на своём месте. Понимаешь, что все студенты со мной сейчас, на эти 1,5 часов они мои. С того момента, когда я почувствовала вкус к работе с аудиторией, как раз и началась любовь к профессии. Я поняла, что я на своём месте, просто надо преодолеть этот страх. И чем дальше, тем легче мне было. Хотя и теперь, много лет спустя, волнуешься перед каждой лекцией.
До сих пор волнуетесь?
До сих пор. Если ты перестаешь волноваться, то ты перестаёшь быть преподавателем. Потому что каждая новая лекция – это творческий акт. Конечно, лекция может быть более удачной или менее удачной. Бывают у каждого из нас и проходные лекции, они должны быть. Нов любом случае ты волнуешься, потому что ты для чего-то пришла к студентам. У тебя полтора часа, и это драгоценное время жизни – твоей собственной и твоих студентов. И ты отвечаешь за это время, за то, чтобы оно прошло с пользой.
Что вам дает преподавание?
В первую очередь эмоции. Делятся они, как им и положено, на два типа: положительные и отрицательные. Отрицательные, как мы сказали раннее, связаны с собственной неудачей, причины которой могут быть разными – усталость, нездоровье, плохая подготовка к занятию. Все мы люди, у всех есть слабости. Чувство неудовлетворенности возникает, когда обманываешь ожидания аудитории. Когда она умная, интересная и творческая, а ты ничего не сделала, не оправдала её доверия. Это тяжёлое чувство, но оно «двигатель». Ты даешь себе слово, что в следующий раз все будет по-другому. А положительные эмоции – это удовлетворенность от того, что ты чем-то поделилась с другими: знаниями, опытом. Иногда, когда ты в форме, когда лекция удаётся и при этом нет чрезмерной усталости, то возникает чувство профессиональной радости, чувство настоящего счастья. А все мы понимаем, что ощущение счастья бывает редко. Для меня оно связано с этой гармонией между затраченными усилиями и результатом. Они должны быть адекватны друг к другу. Неправильно, когда ты после занятия выжата как лимон. Преподаватель в этом смысле похож на артиста. Артисты тоже бывают разные. Бывает те, кто создает образ, погружаясь в него с полной самоотдачей и не способен больше ни на что после работы над ролью. А есть артисты, которые понимают, что это работа. Они сыграли роль и возвращаются в обычную жизнь. Такие бывают намного счастливее. Кстати, есть режиссеры, которые не признают артистов, играющих с полной отдачей, то есть «живущих на сцене». На ней не надо жить, на ней надо играть. Так и преподаватель. Он не должен выносить на занятия свои трудности житейские – это трудно, но с годами получается всё лучше и лучше, по мере того как приходит опыт. И он не должен слишком забываться, слишком отдаваться и выкладываться. Всегда студенты должны чувствовать, что многое осталось за кадром, что они наблюдают только видимую часть айсберга. Основная же часть – под водой, и её ещё предстоит открыть. То есть ещё много можно получить от этого преподавателя.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше они были лучше?
Разницы никакой нет. И вообще в принципе нет никакой разницы между людьми, которые были сто лет назад и сейчас. Человек остается человеком. А уж студенты-то, вот этот возраст от семнадцати до двадцати двух лет, они по существу одинаковы, как бы ни менялись времена. И в этом ещё одна прелесть нашей профессии: такое чувство, что мы всегда молодые, потому что мы работаем с молодыми. Что может измениться? Подход к образованию, система образования, отношение общества к нему. Это может отражаться и на студентах, и на преподавательском составе. И на качестве подготовки, разумеется. В «смутные времена», когда в образовании происходят процессы негативные, разрушительные, – вот в эти-то времена особенно значительна роль преподавателя. Образование буквально держится на конкретных людях, которые, несмотря ни на что, делают своё дело – учат. Вот и всё. А студенты всегда одинаковые. Студент, к примеру, не виноват в том, что урезается количество часов. Он не виноват в том, что у него вместо очных занятий – дистанционные, и он совсем не видит преподавателя. Он не виноват в том, что преподавателю не разрешают ставить двойки, а деканату – отчислять за неуспеваемость. Оценки, возможность быть отчисленным, повышение стипендии – это же формы воздействия на студентов. И, я думаю, не очень хорошо, если у преподавателя нет возможности выбора – он вынужден всех уравнивать. Студент совсем не виноват в том, что всем дипломникам ставят за выпускную квалификационную работу одну и ту же оценку – «отлично»: и человеку, который усердно работал в течение года, и тому, кто сделал дипломную в течение последней недели перед защитой (скорее всего списал). В этом виноваты или преподаватели, или система, в которой всё перевёрнуто с ног на голову. Виновата ложно понятая «демократичность». Ведь демократичность заключается не во вседозволенности, не в том, что студент ни за что не отвечает; она не в безответственности, она совсем в другом. Если поставить образование на нормальные рельсы, перестать переписывать из года в год одни и те же рабочие программы, увеличить количество бюджетных мест в государственных вузах, всё постепенно изменится к лучшему. Если перестанут преподаватели заниматься этой рутиной, то у них будет больше сил и времени на наших студентов. И студенты будут получать бóльшую отдачу. У нас сейчас на филологических факультетах очень много иностранных студентов, и это, конечно, хорошо. Но нужно, чтобы и наши студенты получали качественные знания. Когда в группе два студента русскоязычных, а остальные иностранцы – это не совсем нормально. Подобные перекосы – не в одном, так в другом – бывают во все времена. Их можно смягчать собственным отношением к делу. Здесь просто от конкретных людей многое зависит: от преподавателей, руководителей кафедр. Недаром в самые худшие времена у хорошего преподавателя получаются хорошие результаты. Казалось бы, никаких условий не было, а он научил. Просто груз ответственности в этом случае целиком ложится на Личность.
Что еще входит в сферу ваших интересов, помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
У меня довольно много интересов на уровне увлечений. Правда, часть из них реализована, а часть нет. Я очень люблю музыку, преимущественно классическую, хотя нравится и джаз. Иногда даже хорошая рок-музыка меня задевает, но все-таки это не моё направление. Тяжелый рок для меня слишком агрессивная музыка, она утомляет, не задевая чувств. А что касается хорошего джаза или хорошей эстрады, то слушаю с удовольствием.
Я очень люблю живопись. У меня есть коллекция открыток с репродукциями картин русских и западных художников. То есть у меня есть филокартическая коллекция. Очень люблю ходить на концерты, особенно в Большой зал консерватории – это мой самый любимый зал в Москве. На выставки тоже регулярно хожу, стараюсь не пропускать значимые события в этой сфере.
Наверное, можно назвать еще одно хобби – путешествия. Я очень люблю ездить и смотреть новые города. Люблю научные конференции, потому что, помимо научного общения, это всегда ещё и новая возможность увидеть новые места, других людей. Бывает, уедешь куда-нибудь далеко, а там и люди по-другому говорят, словечки там другие, городская разговорная речь, которая неповторима. Люблю записывать подобные речевые особенности. И архитектора российских городов, их история меня очень увлекают. Местные музеи, в особенности литературные и художественные.
Люблю знакомиться с новыми людьми. Когда случается встретить интересного человека, для меня это событие. Я способна увлечься человеком, личностью. У меня вообще большое любопытство к людям, они мне интересны. Если собеседник «содержательный», это очень вдохновляет. Идёт взаимный обмен, то самое, что называется «роскошью человеческого общения». А нам это очень нужно, потому что мы существа всё-таки социальные, и мы друг друга обогащаем.
Кстати, на конференциях происходит то же самое: люди делятся знаниями. Раньше я так боялась выступать, что ни о чем другом думать не могла и никого не могла услышать. А вот теперь часто выступаю, привыкла; и появилось то, чего мне долго не хватало: раньше я зависела от мнения других людей, было важно, что думают про мой доклад. Конечно, и теперь эта обратная связь очень нужна. Но на первом месте то, как я сама себя оценила, довольна ли я сама, смогла ли донести, что хотела, хотя бы частичку. Ну даже если не удалось, не беда: мало ли по каким причинам не был оценен мой доклад, может быть, у слушателей просто другие научные интересы… Я стала лучше видеть и слышать других. Моё «я» отступило на второй план.
Приезжаешь с конференции – чувствуешь себя переполненной новыми сведениями, впечатлениями о людях… И начинаешь отдавать – применять полученный опыт на своих занятиях. Рассказываешь студентам об открытиях коллег, о том, какие примеры интересные они собрали, какие новые проблемы поставили. Для меня это как повышение квалификации.
Ещё люблю очень готовить, когда есть для кого, и когда этот человек может меня похвалить. Мне нужно, чтоб все с удовольствием ели то, что я приготовила, и чтобы… похвалили. Готовлю очень просто, но некоторые говорят, что вкусно. Когда я в ударе и когда есть ценители и хвалители, то я приготовлю даже обычную картошку с мясом очень вкусно. Моё коронное блюдо – торт песочный с заварным кремом. Делаю его из шести коржей и на сметане.
Что бы вы пожелали или сказали студентам?
Если вы хотите чему-нибудь научиться, то учитесь у всех, кто может вас научить. Не нужно говорить: «это преподаватель нам не нравится, он нам ничего не дает». Такого быть не может, что-то он всё равно дает. Учитесь брать от любого преподавателя. Видеть в нём человека, личность. Ведь и от студента многое зависит: от его заинтересованности, от его отношения к делу. Проявите интерес, ведь учить и учиться – это совместная работа. Это как врач и пациент: никогда врач не поможет больному, если тот не идет навстречу, не доверяет врачу или пренебрегает его лечением. Не мало случаев, когда врач и пациент вместе добиваются успеха там, где, казалось бы, безнадежное положение. Так же и здесь. Правда, чтобы это осознать, студент должен быть мудрым человеком. А мудрость – дело наживное, она приходит с годами. В этом смысле преподаватель более уязвим – от него все ожидают, что он мудрый, опытный, он должен «давать» знания. Но если студент сделает для себя установку на то, чтобы «активно брать», ему будет легче. «Да, этот преподаватель мне менее интересен. А попробую-ка я подойти к нему с вопросом по какой-нибудь интересующей его теме». Подумайте так. И сделайте так. Возможно, и ваш преподаватель раскроется совсем по-другому.
И ещё не тратьте попусту время. Отдыхать, конечно, необходимо, и это тоже особое искусство. Но помните, что студенческие годы неповторимы, это золотое время, когда человек, как правило, отвечает только за самого себя. Это время вы можете посвятить учебе. Вы можете создать хорошую базу для дальнейшей профессии, основу, которой вы дальше будете пользоваться. Вы, конечно, потом будете всё время пополнять эту копилку. Но заложенный в юности фундамент профессии останется с вами навсегда. В этой жизни надо быть профессионалом, иначе не стоит учиться и тратить эти годы. Учиться – так учиться по-настоящему.
У меня было много любимых дисциплин, недаром я пошла на филологический факультет. Я очень любила русскую литературу, зарубежную литературу, потому что у нас по этим предметам были очень хорошие преподаватели. Вообще любовь и нелюбовь к предмету в ВУЗе во многом зависит от преподавателя, от его личности. Я в этом уверена. Но если говорить о моих научных интересах, которые проявились примерно на втором курсе, они были связаны в основном со словообразованием и с фразеологией. И ещё мне очень нравилась диалектология, именно потому, что у нас её очень хорошо преподавали, но диалектология меня интересовала только с одной стороны: диалектизмы в художественной тексте. У меня одна из первых курсовых работ была по теме «Диалектизмы в повести В. Распутина «Прощание с Матёрой». Это был мой звездный час, потому что меня похвалил научный руководитель, Рашида Садыровна Зуева, и я была счастлива. С тех пор началась моя любовь, во-первых, к Валентину Распутину, во-вторых, к разным нелитературным единицам и их функционированию в художественном тексте. Да, я сейчас преподаю в ПСТГУ словообразование – это одна из моих любимых дисциплин, и я продолжаю заниматься фразеологией. Значит, преемственность моих студенческих интересов и преподавательской практики состоялась.
Вы же помните своих преподавателей и помните, как они преподносили материал, есть существенная разница?
Конечно, разница обязательно должна быть, потому что каждый преподаватель – это личность. Откровенно скажу, я никогда не понимала, что такое методика. Для меня методика начинается с преподавателя. Вот входит преподаватель в аудиторию и начинается «методика». Она зависит, во-первых, от самой аудитории, а во-вторых, от того, умеет ли преподаватель объяснить, то что он знает, донести это до сознания своих учеников, и, главное, хочет ли он это сделать. Если у него есть большое желание научить чему-то, он обязательно найдет только свою, неповторимую методику. Это ключ без права передачи. У каждого преподавателя он свой. Но на первых порах, когда мы чему-то учимся, мы всегда подражаем. Я, например, подражала своей учительнице физики, Бровар Гизелле Михайловне. Она у нас вела в старших классах физику. Это был великолепный преподаватель, педагог с большой буквы. Она владела аудиторией мастерски. Давала отличную практическую подготовку, мы на уроках решали очень сложные задачи. Но в то же время она была и прекрасным теоретиком, талантливым рассказчиком, прекрасно владела словом. Как сейчас помню, она рассказывала о ядерной физике 20-го века не просто как учитель физики, а как человек, которого интересовала драма науки. Драма учёного, который изобрёл то, что может убить, но и может принести большую пользу человечеству. Она ставила вопрос об ответственности человека науки за своё открытие. И вот то, как она так это преподнесла, я на всю жизнь запомнила. Мы были влюблены в неё все – и мальчишки, и девчонки. В каждое её движение, в каждый жест. И я в первые годы своей преподавательской практики, наверное, невольно ей подражала. Потом перестала подражать. Сейчас во мне как в преподавателе уже ничего от Гизеллы Михайловны не осталось. Но начало было связано с её заразительным примером. Начало – это разбег, когда ты ещё не выработала свой стиль, ты себя ещё не знаешь, не знаешь, как поведёшь себя в той или иной аудитории. А когда ты уже состоялась как профессионал, тогда и появляется свой стиль, который связан с твоим характером, с твоим типом мышления, с твоей манерой общаться с людьми. Многое зависит от того, интроверт преподаватель или экстраверт. Я интраверт, я не люблю большие компании, мне нравится общаться в маленькой компании, но при этом я очень люблю аудиторию. И чем больше аудитория, тем мне интересней. Вот такое несоответствие. Когда я в профессии, то люблю аудиторию. А в обыденной жизни мне не нравится, когда много народу, для меня это утомительно. Только если это не близкие люди, например одноклассники.
Хорошо помню, как в ВУЗе я впервые вошла в аудиторию, где сидело 50 студентов, и это был ужас. Я мечтала только об одном: «скорее бы отсюда выйти, скорее бы этот день закончился». И так я ходила на лекции первый месяц. Мне было 21 год, мои студенты были ненамного моложе меня. Лекции, как сейчас помню, были по четвергам. И я вот во время занятия я только и думала, что сейчас это всё закончится и до следующего четверга у меня этого мучения уже не будет. Это длилось до тех пор, пока я не почувствовала, что студентам интересно со мной, что я им что-то даю. У нас со студентами возник диалог. Контакт с аудиторией – это была первая большая радость. И я уже ждала четверга совсем по-другому. Да, это произошло, когда появился первый маленький успех.
Есть преподаватели двух типов. Первый – это преподаватель, который очень много знает, но ему абсолютно неважно, поймут ли его студенты, услышат ли. Студенты сами по себе, преподаватель сам по себе. От такого преподавателя можно очень многое взять, если захочешь. Но берут далеко не все – ведь он не заботится о контакте со слушателями. А есть преподаватели второго типа, которым очень важно, чтоб их слушали и слышали. Наверное, я отношусь к таким: для меня абсолютно неприемлемо, если студенты на моих занятиях занимаются посторонними делами. Они могут разговаривать по теме, они могут меня перебить даже, спросить что-то посреди лекции. Но если они занимаются своими делами или скучающе смотрят в окно, то это для меня полный провал как для преподавателя. Я ухожу неудовлетворенной, потому что понимаю: сегодняшнее занятие не состоялось.
Чувство владения аудиторией знакомо любому преподавателю, который на своём месте. Понимаешь, что все студенты со мной сейчас, на эти 1,5 часов они мои. С того момента, когда я почувствовала вкус к работе с аудиторией, как раз и началась любовь к профессии. Я поняла, что я на своём месте, просто надо преодолеть этот страх. И чем дальше, тем легче мне было. Хотя и теперь, много лет спустя, волнуешься перед каждой лекцией.
До сих пор волнуетесь?
До сих пор. Если ты перестаешь волноваться, то ты перестаёшь быть преподавателем. Потому что каждая новая лекция – это творческий акт. Конечно, лекция может быть более удачной или менее удачной. Бывают у каждого из нас и проходные лекции, они должны быть. Нов любом случае ты волнуешься, потому что ты для чего-то пришла к студентам. У тебя полтора часа, и это драгоценное время жизни – твоей собственной и твоих студентов. И ты отвечаешь за это время, за то, чтобы оно прошло с пользой.
Что вам дает преподавание?
В первую очередь эмоции. Делятся они, как им и положено, на два типа: положительные и отрицательные. Отрицательные, как мы сказали раннее, связаны с собственной неудачей, причины которой могут быть разными – усталость, нездоровье, плохая подготовка к занятию. Все мы люди, у всех есть слабости. Чувство неудовлетворенности возникает, когда обманываешь ожидания аудитории. Когда она умная, интересная и творческая, а ты ничего не сделала, не оправдала её доверия. Это тяжёлое чувство, но оно «двигатель». Ты даешь себе слово, что в следующий раз все будет по-другому. А положительные эмоции – это удовлетворенность от того, что ты чем-то поделилась с другими: знаниями, опытом. Иногда, когда ты в форме, когда лекция удаётся и при этом нет чрезмерной усталости, то возникает чувство профессиональной радости, чувство настоящего счастья. А все мы понимаем, что ощущение счастья бывает редко. Для меня оно связано с этой гармонией между затраченными усилиями и результатом. Они должны быть адекватны друг к другу. Неправильно, когда ты после занятия выжата как лимон. Преподаватель в этом смысле похож на артиста. Артисты тоже бывают разные. Бывает те, кто создает образ, погружаясь в него с полной самоотдачей и не способен больше ни на что после работы над ролью. А есть артисты, которые понимают, что это работа. Они сыграли роль и возвращаются в обычную жизнь. Такие бывают намного счастливее. Кстати, есть режиссеры, которые не признают артистов, играющих с полной отдачей, то есть «живущих на сцене». На ней не надо жить, на ней надо играть. Так и преподаватель. Он не должен выносить на занятия свои трудности житейские – это трудно, но с годами получается всё лучше и лучше, по мере того как приходит опыт. И он не должен слишком забываться, слишком отдаваться и выкладываться. Всегда студенты должны чувствовать, что многое осталось за кадром, что они наблюдают только видимую часть айсберга. Основная же часть – под водой, и её ещё предстоит открыть. То есть ещё много можно получить от этого преподавателя.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше они были лучше?
Разницы никакой нет. И вообще в принципе нет никакой разницы между людьми, которые были сто лет назад и сейчас. Человек остается человеком. А уж студенты-то, вот этот возраст от семнадцати до двадцати двух лет, они по существу одинаковы, как бы ни менялись времена. И в этом ещё одна прелесть нашей профессии: такое чувство, что мы всегда молодые, потому что мы работаем с молодыми. Что может измениться? Подход к образованию, система образования, отношение общества к нему. Это может отражаться и на студентах, и на преподавательском составе. И на качестве подготовки, разумеется. В «смутные времена», когда в образовании происходят процессы негативные, разрушительные, – вот в эти-то времена особенно значительна роль преподавателя. Образование буквально держится на конкретных людях, которые, несмотря ни на что, делают своё дело – учат. Вот и всё. А студенты всегда одинаковые. Студент, к примеру, не виноват в том, что урезается количество часов. Он не виноват в том, что у него вместо очных занятий – дистанционные, и он совсем не видит преподавателя. Он не виноват в том, что преподавателю не разрешают ставить двойки, а деканату – отчислять за неуспеваемость. Оценки, возможность быть отчисленным, повышение стипендии – это же формы воздействия на студентов. И, я думаю, не очень хорошо, если у преподавателя нет возможности выбора – он вынужден всех уравнивать. Студент совсем не виноват в том, что всем дипломникам ставят за выпускную квалификационную работу одну и ту же оценку – «отлично»: и человеку, который усердно работал в течение года, и тому, кто сделал дипломную в течение последней недели перед защитой (скорее всего списал). В этом виноваты или преподаватели, или система, в которой всё перевёрнуто с ног на голову. Виновата ложно понятая «демократичность». Ведь демократичность заключается не во вседозволенности, не в том, что студент ни за что не отвечает; она не в безответственности, она совсем в другом. Если поставить образование на нормальные рельсы, перестать переписывать из года в год одни и те же рабочие программы, увеличить количество бюджетных мест в государственных вузах, всё постепенно изменится к лучшему. Если перестанут преподаватели заниматься этой рутиной, то у них будет больше сил и времени на наших студентов. И студенты будут получать бóльшую отдачу. У нас сейчас на филологических факультетах очень много иностранных студентов, и это, конечно, хорошо. Но нужно, чтобы и наши студенты получали качественные знания. Когда в группе два студента русскоязычных, а остальные иностранцы – это не совсем нормально. Подобные перекосы – не в одном, так в другом – бывают во все времена. Их можно смягчать собственным отношением к делу. Здесь просто от конкретных людей многое зависит: от преподавателей, руководителей кафедр. Недаром в самые худшие времена у хорошего преподавателя получаются хорошие результаты. Казалось бы, никаких условий не было, а он научил. Просто груз ответственности в этом случае целиком ложится на Личность.
Что еще входит в сферу ваших интересов, помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
У меня довольно много интересов на уровне увлечений. Правда, часть из них реализована, а часть нет. Я очень люблю музыку, преимущественно классическую, хотя нравится и джаз. Иногда даже хорошая рок-музыка меня задевает, но все-таки это не моё направление. Тяжелый рок для меня слишком агрессивная музыка, она утомляет, не задевая чувств. А что касается хорошего джаза или хорошей эстрады, то слушаю с удовольствием.
Я очень люблю живопись. У меня есть коллекция открыток с репродукциями картин русских и западных художников. То есть у меня есть филокартическая коллекция. Очень люблю ходить на концерты, особенно в Большой зал консерватории – это мой самый любимый зал в Москве. На выставки тоже регулярно хожу, стараюсь не пропускать значимые события в этой сфере.
Наверное, можно назвать еще одно хобби – путешествия. Я очень люблю ездить и смотреть новые города. Люблю научные конференции, потому что, помимо научного общения, это всегда ещё и новая возможность увидеть новые места, других людей. Бывает, уедешь куда-нибудь далеко, а там и люди по-другому говорят, словечки там другие, городская разговорная речь, которая неповторима. Люблю записывать подобные речевые особенности. И архитектора российских городов, их история меня очень увлекают. Местные музеи, в особенности литературные и художественные.
Люблю знакомиться с новыми людьми. Когда случается встретить интересного человека, для меня это событие. Я способна увлечься человеком, личностью. У меня вообще большое любопытство к людям, они мне интересны. Если собеседник «содержательный», это очень вдохновляет. Идёт взаимный обмен, то самое, что называется «роскошью человеческого общения». А нам это очень нужно, потому что мы существа всё-таки социальные, и мы друг друга обогащаем.
Кстати, на конференциях происходит то же самое: люди делятся знаниями. Раньше я так боялась выступать, что ни о чем другом думать не могла и никого не могла услышать. А вот теперь часто выступаю, привыкла; и появилось то, чего мне долго не хватало: раньше я зависела от мнения других людей, было важно, что думают про мой доклад. Конечно, и теперь эта обратная связь очень нужна. Но на первом месте то, как я сама себя оценила, довольна ли я сама, смогла ли донести, что хотела, хотя бы частичку. Ну даже если не удалось, не беда: мало ли по каким причинам не был оценен мой доклад, может быть, у слушателей просто другие научные интересы… Я стала лучше видеть и слышать других. Моё «я» отступило на второй план.
Приезжаешь с конференции – чувствуешь себя переполненной новыми сведениями, впечатлениями о людях… И начинаешь отдавать – применять полученный опыт на своих занятиях. Рассказываешь студентам об открытиях коллег, о том, какие примеры интересные они собрали, какие новые проблемы поставили. Для меня это как повышение квалификации.
Ещё люблю очень готовить, когда есть для кого, и когда этот человек может меня похвалить. Мне нужно, чтоб все с удовольствием ели то, что я приготовила, и чтобы… похвалили. Готовлю очень просто, но некоторые говорят, что вкусно. Когда я в ударе и когда есть ценители и хвалители, то я приготовлю даже обычную картошку с мясом очень вкусно. Моё коронное блюдо – торт песочный с заварным кремом. Делаю его из шести коржей и на сметане.
Что бы вы пожелали или сказали студентам?
Если вы хотите чему-нибудь научиться, то учитесь у всех, кто может вас научить. Не нужно говорить: «это преподаватель нам не нравится, он нам ничего не дает». Такого быть не может, что-то он всё равно дает. Учитесь брать от любого преподавателя. Видеть в нём человека, личность. Ведь и от студента многое зависит: от его заинтересованности, от его отношения к делу. Проявите интерес, ведь учить и учиться – это совместная работа. Это как врач и пациент: никогда врач не поможет больному, если тот не идет навстречу, не доверяет врачу или пренебрегает его лечением. Не мало случаев, когда врач и пациент вместе добиваются успеха там, где, казалось бы, безнадежное положение. Так же и здесь. Правда, чтобы это осознать, студент должен быть мудрым человеком. А мудрость – дело наживное, она приходит с годами. В этом смысле преподаватель более уязвим – от него все ожидают, что он мудрый, опытный, он должен «давать» знания. Но если студент сделает для себя установку на то, чтобы «активно брать», ему будет легче. «Да, этот преподаватель мне менее интересен. А попробую-ка я подойти к нему с вопросом по какой-нибудь интересующей его теме». Подумайте так. И сделайте так. Возможно, и ваш преподаватель раскроется совсем по-другому.
И ещё не тратьте попусту время. Отдыхать, конечно, необходимо, и это тоже особое искусство. Но помните, что студенческие годы неповторимы, это золотое время, когда человек, как правило, отвечает только за самого себя. Это время вы можете посвятить учебе. Вы можете создать хорошую базу для дальнейшей профессии, основу, которой вы дальше будете пользоваться. Вы, конечно, потом будете всё время пополнять эту копилку. Но заложенный в юности фундамент профессии останется с вами навсегда. В этой жизни надо быть профессионалом, иначе не стоит учиться и тратить эти годы. Учиться – так учиться по-настоящему.
Евгения Валерьевна Вилкова
Старший преподаватель кафедры романо-германской филологии, преподаватель кафедры новых технологий в гуманитарном образовании
У нас приятный коллектив, разумная свобода для творчества и активная научная работа
Наверное, самый первый вопрос — почему именно ПСТГУ? Как вы пришли преподавать в этот вуз? Почему решили остаться?
В моем случае причина очень проста — я заканчивала именно наш вуз, хотя на последнем курсе даже не задумывалась о том, чтобы искать работу в сфере высшего образования. Но Господь управил все таким образом, что и предложенное мне от университета обучение заграницей в последний момент не состоялось, и в связи с переездом факультета в другой район Москвы потребовались новые сотрудники. Тогда я восприняла предложение остаться работать преподавателем как нечто простое и естественное: почему бы и не попробовать, а сейчас невероятно благодарна Богу за такое «случайное» стечение обстоятельств, потому что убеждена, что лучшей работы мне не найти.
Что было вашей любимой дисциплиной в студенческие годы? Преподаете ли вы ее сейчас?
Помню, что, будучи студенткой, больше всего любила чисто лингвистические дисциплины (языкознание, грамматику) и богословие (Новый и Ветхий Завет). Так получилось, что сейчас я соприкасаюсь с обоими сферами, так как преподаю и отдельные курсы грамматики на кафедре романо-германской филологии, и христианскую лексику английского языка в Институте дистанционного образования.
Что вам дает преподавание?
Радость от возможности приносить пользу в православной среде и общения с молодежью.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше было лучше?
Если говорить об уровне владения английским языком, раньше было хуже. Сейчас существует общая тенденция к лучшему освоению любого иностранного языка за счет новых технологий, интернета и доступности информации. Когда я училась на первом курсе, нам приходилось каждое незнакомое слово искать в толстенном словаре, на что уходила уйма времени. А сейчас уже подросло то поколение, которое с детства могло смотреть мультфильмы на английском и общаться в интернете на иностранных форумах.
В целом же, я не отношусь к тем, кто считает, что молодежь пошла уже не та — возможно, потому что все-таки имею дело с православной молодежью. Конечно, каждое поколение отличается от предыдущего, но не настолько, чтобы коммуникация с ним была невозможна. В каждой своей группе я вижу искренних, любознательных и стремящихся к Истине молодых людей.
Чего, на ваш взгляд, не хватает на кафедре?
Мне нравятся обе кафедры, на которых я работаю, — у нас приятный коллектив, разумная свобода для творчества и активная научная работа.
Что еще входит в сферу ваших интересов помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
Я люблю богословие, люблю в свободное время читать святоотеческую и богословскую литературу. Среди моих любимых книг — творения святителя Игнатия (Брянчанинова), письма игумена Никона (Воробьева), схиигумена Иоанна (Алексеева). Мне нравится изучать новые языки: в разное время учила французский, немецкий, шведский, греческий, польский, сейчас пытаюсь вспомнить и доучить итальянский язык. Увлекаюсь садоводством. Проводя большую часть лета на даче, часто вспоминаю слова Диоклетиана, который, удалившись от дел в свое поместье, отказался вернуться к власти со словами: «Если бы вы только видели, какую мне удалось вырастить капусту!..» Так и хочется сказать: «Если бы вы только видели мои баклажаны!..» А раньше я много путешествовала: объездила почти всю Европу, была во многих уголках России, на Святой Земле.
Что бы вы пожелали или сказали студентам?
Как известно, человек с высшим образованием — это тот, кто знает все о немногом и немного обо всем. Желаю всем терпения, трудолюбия и упорства, чтобы выйти из нашей альма-матер именно такими специалистами и, главное, хорошими добрыми людьми — наш вуз этому очень способствует.
В моем случае причина очень проста — я заканчивала именно наш вуз, хотя на последнем курсе даже не задумывалась о том, чтобы искать работу в сфере высшего образования. Но Господь управил все таким образом, что и предложенное мне от университета обучение заграницей в последний момент не состоялось, и в связи с переездом факультета в другой район Москвы потребовались новые сотрудники. Тогда я восприняла предложение остаться работать преподавателем как нечто простое и естественное: почему бы и не попробовать, а сейчас невероятно благодарна Богу за такое «случайное» стечение обстоятельств, потому что убеждена, что лучшей работы мне не найти.
Что было вашей любимой дисциплиной в студенческие годы? Преподаете ли вы ее сейчас?
Помню, что, будучи студенткой, больше всего любила чисто лингвистические дисциплины (языкознание, грамматику) и богословие (Новый и Ветхий Завет). Так получилось, что сейчас я соприкасаюсь с обоими сферами, так как преподаю и отдельные курсы грамматики на кафедре романо-германской филологии, и христианскую лексику английского языка в Институте дистанционного образования.
Что вам дает преподавание?
Радость от возможности приносить пользу в православной среде и общения с молодежью.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше было лучше?
Если говорить об уровне владения английским языком, раньше было хуже. Сейчас существует общая тенденция к лучшему освоению любого иностранного языка за счет новых технологий, интернета и доступности информации. Когда я училась на первом курсе, нам приходилось каждое незнакомое слово искать в толстенном словаре, на что уходила уйма времени. А сейчас уже подросло то поколение, которое с детства могло смотреть мультфильмы на английском и общаться в интернете на иностранных форумах.
В целом же, я не отношусь к тем, кто считает, что молодежь пошла уже не та — возможно, потому что все-таки имею дело с православной молодежью. Конечно, каждое поколение отличается от предыдущего, но не настолько, чтобы коммуникация с ним была невозможна. В каждой своей группе я вижу искренних, любознательных и стремящихся к Истине молодых людей.
Чего, на ваш взгляд, не хватает на кафедре?
Мне нравятся обе кафедры, на которых я работаю, — у нас приятный коллектив, разумная свобода для творчества и активная научная работа.
Что еще входит в сферу ваших интересов помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
Я люблю богословие, люблю в свободное время читать святоотеческую и богословскую литературу. Среди моих любимых книг — творения святителя Игнатия (Брянчанинова), письма игумена Никона (Воробьева), схиигумена Иоанна (Алексеева). Мне нравится изучать новые языки: в разное время учила французский, немецкий, шведский, греческий, польский, сейчас пытаюсь вспомнить и доучить итальянский язык. Увлекаюсь садоводством. Проводя большую часть лета на даче, часто вспоминаю слова Диоклетиана, который, удалившись от дел в свое поместье, отказался вернуться к власти со словами: «Если бы вы только видели, какую мне удалось вырастить капусту!..» Так и хочется сказать: «Если бы вы только видели мои баклажаны!..» А раньше я много путешествовала: объездила почти всю Европу, была во многих уголках России, на Святой Земле.
Что бы вы пожелали или сказали студентам?
Как известно, человек с высшим образованием — это тот, кто знает все о немногом и немного обо всем. Желаю всем терпения, трудолюбия и упорства, чтобы выйти из нашей альма-матер именно такими специалистами и, главное, хорошими добрыми людьми — наш вуз этому очень способствует.
Мы часто смеялись
Екатерина Олеговна Борзенко
Кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры славянской филологии
Наверное, самый первый вопрос — почему именно ПСТГУ? Как вы пришли преподавать в этот вуз? Почему решили остаться?
Когда в школе я выбирала вуз, то я всегда думала, что пойду сюда, потому что у меня брат учился здесь (правда, на другом факультете). В общем-то, я и не рассматривала другие варианты и была очень рада, что есть такое место, куда можно пойти и где есть люди, близкие мне по духу. Сначала я хотела поступить на исторический факультет, но поняла, что это все-таки немного не мое.
Я была очень рада, когда Екатерина Роландовна после защиты моей диссертации пригласила меня преподавать, потому что я всегда хотела этого, хотя и не думала, что это получится. Сложно войти в этот круг преподавателей даже как стажер. И когда меня пригласили, я была «руками и ногами» за. И да, я безусловно хотела бы продолжать преподавать.
А бакалавриат вы проходили здесь же?
У меня был специалитет, а потом аспирантура – и да, и все в ПСТГУ.
Я сначала закончила аспирантуру, потом прошло месяцев восемь – я дописывала диссертацию – и Екатерина Роландовна сказала мне, что есть место в очереди на защиту, и, если я закончу в течение 2-3 недель, то смогу защититься. И я «в мыле» заканчивала диссертацию – и в итоге закончила и защитилась. А потом появилась вакансия на кафедре и меня стали приглашать работать и в другие места.
Что было вашей любимой дисциплиной в студенческие годы? Преподаете ли вы ее сейчас?
Я думала об этом сегодня и решила, что, наверное, стилистика и культура речи.
Которую вы как раз и преподаете…
Да, я, можно сказать, веду ее на постоянной основе. У нас ее вела Ольга Владимировна Фокина, и это было очень здорово, интересно и познавательно… Вы же помните стилистику – это обязательно какой-то вызов, когда ты должен ответить на вопрос, решить задачу, причем во многом на интуитивном уровне, но при этом обосновать решение с точки зрения теоретической. И это не всегда просто, особенно поначалу. Даже когда я пошла преподавать, мне приходилось прорабатывать что-то перед занятиями…
А еще, когда у нас в то время были занятия по стилистике, мы занимались с иностранцами: у нас в группе были итальянки, студентки по обмену. Нас в группе было трое-четверо, и итальянок было трое. Мы с ними подружились – они говорили по-русски достаточно хорошо, и я помню, что мы их даже приглашали в гости. Это тоже создавало особую атмосферу. И мы часто смеялись, было очень много интересного, занятие шло легко – и хоть сложно выбрать, какой предмет был самым интересным, я назвала стилистику, потому что там было, скажем так, много необычного.
Что вам дает преподавание?
Наверно, здесь очень важно то, что у меня есть возможность общения с людьми, при этом не обязательно с устоявшимся коллективом, как в офисе, но с другой стороны, и не сотней новых людей каждый день, как на какой-нибудь общественной работе. То есть тут у тебя группа десять-двадцать человек. Ты приходишь – сначала они для тебя абсолютно новые люди, – но потом вы постепенно привыкаете друг к другу, все становится интереснее и интереснее, они расслабляются, ты расслабляешься, они начинают смеяться на занятиях, рассказывать какие-то свои истории, налаживается эмоциональный контакт.
Всегда есть разнообразие: в той же группе, где есть всего три-четыре человека, всегда сто процентов будет что-то оригинальное. При этом ты уже знаешь этих людей и они взрослые, достаточно взрослые – хотя, конечно, еще не такие уж взрослые, – но уже и не дети. Это замечательный период для преподавателя, особенно для молодого преподавателя, потому что, может, человеку постарше ты не смог бы дать ничего значимого помимо знаний, потому что у него и так достаточно опыта. А вот человеку, который пришел после школы и сейчас на первом, втором, третьем, пятом или даже шестом курсе, в магистратуре, ты еще можешь немножко помочь в плане жизни, в чем-то – в плане науки, в чем-то – в плане учебы. Может быть, иногда развеселить, может быть, и это постоянно, научить – и все это очень интересно, потому что это творческие задачи, хотя, я думаю, не назову себя творческим человеком, но тем не менее.
Есть люди, которые могут создавать что-то новое и прекрасное с нуля: дизайнер, архитектор, художник. Я всегда считала, что я вообще не творческая, но потом поняла, что если я хорошо ориентируюсь в материале, то мне намного проще на основании чего-то известного и данного вывести новое. Это как тема и рема.
Здорово, то есть это профессия, в которой много отдаете, но и много получаете: эмоций…
Наверное, не очень правильно говорить то, что я сейчас скажу, но я не думаю, что много отдаю. Когда я говорю, что отдаю многое, то для меня это значит какое-то напряжение – и были периоды, когда я реально много отдавала, но после этого была абсолютно вымотана.
А здесь скорее ты просто живешь в этом коллективе и, как я сказала, ты привыкаешь к нему и тебе не нужно показывать какое-то лицо. Ты просто знаешь, что приблизительно скажешь, особенно если это не первый год, когда ты ведешь какую-то дисциплину; у тебя есть база, ты можешь это переосмыслить. Конечно, тут важно, чтобы было натренировано мышление «я преподаватель», а не «я студент», потому что это напрямую влияет на подачу материала.
И потом ты просто совершенно спокойно приходишь, отводишь пары, смеешься, разговариваешь, поясняешь или исправляешь или пытаешься наставить, чтобы человек сдал все-таки вовремя работы. Нет, я бы не назвала это отдачей. Это не тот тип работы, который нужен с маленькими детьми (вот туда надо вливаться), а здесь нет, тем более что у нас такой контингент, что ты просто существуешь в нем и естественно реагируешь на окружение.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше было лучше?
Вы имеете в виду современных студентов ПСТГУ? На мой взгляд, нет: что мы были тогда, что студенты сейчас – это почти одно и то же. Только можно сказать, что сейчас они стали более расслабленные, но это мое ощущение. Не то, что они не учатся, просто более веселые, менее напряженные…
Чего, на ваш взгляд, не хватает на кафедре?
Мне кажется, что у нас все хорошо, и очень сложно сказать, чего не хватает, потому что у нас много учебы, научной работы, при этом сейчас стало много развлекательных – не то чтобы развлекательных, а просветительских мероприятий. Сложно сказать еще и потому, что это зависит не от кафедры, а в большей степени от студентов, от самих ребят. У каждого есть хобби: кому-то нравится рукоделие, кому-то нравится манга, комиксы, кому-то – что-то еще, – и было бы здорово, если бы на определенном этапе каждый из тех, кто хочет воплотить это в своей учебе, работе, осознал, что он может это сделать. Например, человек знает какой-нибудь экзотический язык или учит его – чтобы он создал какой-нибудь маленький рассказ об этом. Другому нравятся графические романы – пусть он создаст какой-нибудь графический роман о жизни университета. Это зависит в большей степени от студентов, и они должны открыться этому, но понятно, что у них очень мало времени.
Что еще входит в сферу ваших интересов помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
Я раньше много занималась разным рукоделием, но больше всего мне нравилось вязать. Мы с подругами даже устраивали свою маленькую «выставку» рукоделия, когда были в университете.
Ещё мне нравится английский. В школе у меня его не было, но на каком-то курсе университета я поняла, что мне нужно будет поступать в аспирантуру, а там вступительный английский, а потом ещё и кандидатский по английскому. После этого я стала смотреть фильмы на английском. В том числе был фильм, который я пересматривала постоянно, а в конце концов и вовсе почти запомнила наизусть. После этого мне стало намного легче учить язык. Так что можно сказать, что это тоже мое хобби: мне нравится смотреть и слушать, как все звучит в оригинале, хотя далеко не факт, что это будет интереснее, чем в переводе. У нас очень хорошие переводы и намного чаще более живые и, на мой взгляд, более интересные, и не только в плане интонации и собственно озвучки, но и в плане выбора слов. Но бывают случаи, когда оригинал намного выразительнее, и особенно это касается фильмов, снятых в девяностые, нулевые, когда это у нас было не так развито.
А не было желания стать полиглотом? Или это касается именно английского языка?
Вы имеете в виду, не хотела ли я учить что-нибудь еще?
В университете у нас был на выбор либо болгарский, либо польский, но можно было выбрать оба языка. И мы с одной из моих подруг выбрали два. Нам очень хорошо преподавали, но, к сожалению, у нас не было практики после этого, поэтому мне надо будет многое восстанавливать, если я захочу говорить на этих языках. Но мне кажется, что славянские языки сложнее, чем какие-то «более иностранные» языки.
Мне хорошо бы немного подучить итальянский, потому что у меня в следующем семестре будет дисциплина, связанная с переводом с итальянского. Я смотрела некоторые видео, где объясняется, как работают основные механизмы языка, но не то, чтобы это меня сразу вдохновило: мое вдохновение обычно приходит из необходимости.
Что бы вы сказали студентам?
Во-первых, учиться очень важно и важно не запускать учебу. Но нужно уметь и расслабляться.
Я читала интервью с Екатериной Роландовной, и она делила всех студентов, кажется, на сильных и послабее – как-то так. Для меня это деление выглядело бы немножко по-другому – что-то вроде старательный и расслабленный. Я была старательного типа, и таким, как я, очень важно расслабляться и понимать, что да, я могу тоже что-то чуть-чуть недоделать, но я должен уметь импровизировать. Правда, искусство импровизации не всегда дается, и понятно, что тут многое зависит от чисто личных особенностей: например, ты можешь очень сильно переживать, что что-то не доделал, и понятно, что лучше тогда просто доделать.
И еще я всегда хотела сказать – я не знаю, работает ли это в нашем университете, есть ли такой настрой, но я часто слышала, что современные студенты, современные люди быстро расстраиваются и порой сдаются там, где можно было бы еще побороться. Мне кажется, что самое главное здесь – не опускать руки. Да, ты понимаешь, что у тебя два дня до защиты курсовой и ты по каким-то причинам просто не смог собраться и ничего не сделал или не доделал какую-то значимую ее часть. Но это не значит, что ты не сможешь ее сдать и что тебе нужно, например, брать академ. Ты можешь ее написать! Да, это будет, скорее всего, не очень хорошая работа, но тем не менее ты ДОЛЖЕН попытаться. Не сдавайтесь!
Когда в школе я выбирала вуз, то я всегда думала, что пойду сюда, потому что у меня брат учился здесь (правда, на другом факультете). В общем-то, я и не рассматривала другие варианты и была очень рада, что есть такое место, куда можно пойти и где есть люди, близкие мне по духу. Сначала я хотела поступить на исторический факультет, но поняла, что это все-таки немного не мое.
Я была очень рада, когда Екатерина Роландовна после защиты моей диссертации пригласила меня преподавать, потому что я всегда хотела этого, хотя и не думала, что это получится. Сложно войти в этот круг преподавателей даже как стажер. И когда меня пригласили, я была «руками и ногами» за. И да, я безусловно хотела бы продолжать преподавать.
А бакалавриат вы проходили здесь же?
У меня был специалитет, а потом аспирантура – и да, и все в ПСТГУ.
Я сначала закончила аспирантуру, потом прошло месяцев восемь – я дописывала диссертацию – и Екатерина Роландовна сказала мне, что есть место в очереди на защиту, и, если я закончу в течение 2-3 недель, то смогу защититься. И я «в мыле» заканчивала диссертацию – и в итоге закончила и защитилась. А потом появилась вакансия на кафедре и меня стали приглашать работать и в другие места.
Что было вашей любимой дисциплиной в студенческие годы? Преподаете ли вы ее сейчас?
Я думала об этом сегодня и решила, что, наверное, стилистика и культура речи.
Которую вы как раз и преподаете…
Да, я, можно сказать, веду ее на постоянной основе. У нас ее вела Ольга Владимировна Фокина, и это было очень здорово, интересно и познавательно… Вы же помните стилистику – это обязательно какой-то вызов, когда ты должен ответить на вопрос, решить задачу, причем во многом на интуитивном уровне, но при этом обосновать решение с точки зрения теоретической. И это не всегда просто, особенно поначалу. Даже когда я пошла преподавать, мне приходилось прорабатывать что-то перед занятиями…
А еще, когда у нас в то время были занятия по стилистике, мы занимались с иностранцами: у нас в группе были итальянки, студентки по обмену. Нас в группе было трое-четверо, и итальянок было трое. Мы с ними подружились – они говорили по-русски достаточно хорошо, и я помню, что мы их даже приглашали в гости. Это тоже создавало особую атмосферу. И мы часто смеялись, было очень много интересного, занятие шло легко – и хоть сложно выбрать, какой предмет был самым интересным, я назвала стилистику, потому что там было, скажем так, много необычного.
Что вам дает преподавание?
Наверно, здесь очень важно то, что у меня есть возможность общения с людьми, при этом не обязательно с устоявшимся коллективом, как в офисе, но с другой стороны, и не сотней новых людей каждый день, как на какой-нибудь общественной работе. То есть тут у тебя группа десять-двадцать человек. Ты приходишь – сначала они для тебя абсолютно новые люди, – но потом вы постепенно привыкаете друг к другу, все становится интереснее и интереснее, они расслабляются, ты расслабляешься, они начинают смеяться на занятиях, рассказывать какие-то свои истории, налаживается эмоциональный контакт.
Всегда есть разнообразие: в той же группе, где есть всего три-четыре человека, всегда сто процентов будет что-то оригинальное. При этом ты уже знаешь этих людей и они взрослые, достаточно взрослые – хотя, конечно, еще не такие уж взрослые, – но уже и не дети. Это замечательный период для преподавателя, особенно для молодого преподавателя, потому что, может, человеку постарше ты не смог бы дать ничего значимого помимо знаний, потому что у него и так достаточно опыта. А вот человеку, который пришел после школы и сейчас на первом, втором, третьем, пятом или даже шестом курсе, в магистратуре, ты еще можешь немножко помочь в плане жизни, в чем-то – в плане науки, в чем-то – в плане учебы. Может быть, иногда развеселить, может быть, и это постоянно, научить – и все это очень интересно, потому что это творческие задачи, хотя, я думаю, не назову себя творческим человеком, но тем не менее.
Есть люди, которые могут создавать что-то новое и прекрасное с нуля: дизайнер, архитектор, художник. Я всегда считала, что я вообще не творческая, но потом поняла, что если я хорошо ориентируюсь в материале, то мне намного проще на основании чего-то известного и данного вывести новое. Это как тема и рема.
Здорово, то есть это профессия, в которой много отдаете, но и много получаете: эмоций…
Наверное, не очень правильно говорить то, что я сейчас скажу, но я не думаю, что много отдаю. Когда я говорю, что отдаю многое, то для меня это значит какое-то напряжение – и были периоды, когда я реально много отдавала, но после этого была абсолютно вымотана.
А здесь скорее ты просто живешь в этом коллективе и, как я сказала, ты привыкаешь к нему и тебе не нужно показывать какое-то лицо. Ты просто знаешь, что приблизительно скажешь, особенно если это не первый год, когда ты ведешь какую-то дисциплину; у тебя есть база, ты можешь это переосмыслить. Конечно, тут важно, чтобы было натренировано мышление «я преподаватель», а не «я студент», потому что это напрямую влияет на подачу материала.
И потом ты просто совершенно спокойно приходишь, отводишь пары, смеешься, разговариваешь, поясняешь или исправляешь или пытаешься наставить, чтобы человек сдал все-таки вовремя работы. Нет, я бы не назвала это отдачей. Это не тот тип работы, который нужен с маленькими детьми (вот туда надо вливаться), а здесь нет, тем более что у нас такой контингент, что ты просто существуешь в нем и естественно реагируешь на окружение.
Что вы можете сказать о студентах? Раньше было лучше?
Вы имеете в виду современных студентов ПСТГУ? На мой взгляд, нет: что мы были тогда, что студенты сейчас – это почти одно и то же. Только можно сказать, что сейчас они стали более расслабленные, но это мое ощущение. Не то, что они не учатся, просто более веселые, менее напряженные…
Чего, на ваш взгляд, не хватает на кафедре?
Мне кажется, что у нас все хорошо, и очень сложно сказать, чего не хватает, потому что у нас много учебы, научной работы, при этом сейчас стало много развлекательных – не то чтобы развлекательных, а просветительских мероприятий. Сложно сказать еще и потому, что это зависит не от кафедры, а в большей степени от студентов, от самих ребят. У каждого есть хобби: кому-то нравится рукоделие, кому-то нравится манга, комиксы, кому-то – что-то еще, – и было бы здорово, если бы на определенном этапе каждый из тех, кто хочет воплотить это в своей учебе, работе, осознал, что он может это сделать. Например, человек знает какой-нибудь экзотический язык или учит его – чтобы он создал какой-нибудь маленький рассказ об этом. Другому нравятся графические романы – пусть он создаст какой-нибудь графический роман о жизни университета. Это зависит в большей степени от студентов, и они должны открыться этому, но понятно, что у них очень мало времени.
Что еще входит в сферу ваших интересов помимо научной и преподавательской деятельности? Есть ли у вас хобби?
Я раньше много занималась разным рукоделием, но больше всего мне нравилось вязать. Мы с подругами даже устраивали свою маленькую «выставку» рукоделия, когда были в университете.
Ещё мне нравится английский. В школе у меня его не было, но на каком-то курсе университета я поняла, что мне нужно будет поступать в аспирантуру, а там вступительный английский, а потом ещё и кандидатский по английскому. После этого я стала смотреть фильмы на английском. В том числе был фильм, который я пересматривала постоянно, а в конце концов и вовсе почти запомнила наизусть. После этого мне стало намного легче учить язык. Так что можно сказать, что это тоже мое хобби: мне нравится смотреть и слушать, как все звучит в оригинале, хотя далеко не факт, что это будет интереснее, чем в переводе. У нас очень хорошие переводы и намного чаще более живые и, на мой взгляд, более интересные, и не только в плане интонации и собственно озвучки, но и в плане выбора слов. Но бывают случаи, когда оригинал намного выразительнее, и особенно это касается фильмов, снятых в девяностые, нулевые, когда это у нас было не так развито.
А не было желания стать полиглотом? Или это касается именно английского языка?
Вы имеете в виду, не хотела ли я учить что-нибудь еще?
В университете у нас был на выбор либо болгарский, либо польский, но можно было выбрать оба языка. И мы с одной из моих подруг выбрали два. Нам очень хорошо преподавали, но, к сожалению, у нас не было практики после этого, поэтому мне надо будет многое восстанавливать, если я захочу говорить на этих языках. Но мне кажется, что славянские языки сложнее, чем какие-то «более иностранные» языки.
Мне хорошо бы немного подучить итальянский, потому что у меня в следующем семестре будет дисциплина, связанная с переводом с итальянского. Я смотрела некоторые видео, где объясняется, как работают основные механизмы языка, но не то, чтобы это меня сразу вдохновило: мое вдохновение обычно приходит из необходимости.
Что бы вы сказали студентам?
Во-первых, учиться очень важно и важно не запускать учебу. Но нужно уметь и расслабляться.
Я читала интервью с Екатериной Роландовной, и она делила всех студентов, кажется, на сильных и послабее – как-то так. Для меня это деление выглядело бы немножко по-другому – что-то вроде старательный и расслабленный. Я была старательного типа, и таким, как я, очень важно расслабляться и понимать, что да, я могу тоже что-то чуть-чуть недоделать, но я должен уметь импровизировать. Правда, искусство импровизации не всегда дается, и понятно, что тут многое зависит от чисто личных особенностей: например, ты можешь очень сильно переживать, что что-то не доделал, и понятно, что лучше тогда просто доделать.
И еще я всегда хотела сказать – я не знаю, работает ли это в нашем университете, есть ли такой настрой, но я часто слышала, что современные студенты, современные люди быстро расстраиваются и порой сдаются там, где можно было бы еще побороться. Мне кажется, что самое главное здесь – не опускать руки. Да, ты понимаешь, что у тебя два дня до защиты курсовой и ты по каким-то причинам просто не смог собраться и ничего не сделал или не доделал какую-то значимую ее часть. Но это не значит, что ты не сможешь ее сдать и что тебе нужно, например, брать академ. Ты можешь ее написать! Да, это будет, скорее всего, не очень хорошая работа, но тем не менее ты ДОЛЖЕН попытаться. Не сдавайтесь!
